Правовед замер, на лице его проступил испуг. Этого он явно не ожидал.
«Думал, я дам себя заколоть, как борова?»
– Что ж это деется, господа хорошие! – заблажил дворник. – Вот я полицию позову!
Боковым зрением Сережа увидел, что отпрыск сыровара пытается слиться со стеной. Это ему не очень-то удалось, и тогда финн бочком, скребя по известке спиной в дорогом пальто, стал отступать к подворотне. Он явно не собирался вмешиваться.
Сережа поднял оружие в терцию[24], и, не удержавшись, коротко отсалютовал.
Клинки чуть соприкоснулись; на дне дворового колодца звяканье стали раскатилось набатом.
– Немедленно прекратите этот балаган, господа! Тоже мне, бурши! Вообразили, что здесь Гейдельберг?[25]
«Нина. И когда только успела… вышла из кофейни сразу вслед за ними? Ну да, иначе как бы она нашла нужную подворотню?»
Правовед враз оплыл, словно восковая фигурка, выставленная на освещенный летним солнцем подоконник. Отступил назад, безвольно выронил шпажку на грязный снег. Руки мелко трясутся, на дне водянисто-серых глаз плещется темный страх.
На Сережин локоть легла узкая ладонь. Оказывается, он по-прежнему стоит в терции, и кончик палаша нацелен в гортань «чижика-пыжика».
– Не стоит он того, Сергей Ильич… – тихо произнесла девушка. – Пойдемте, пусть его…
За спиной дроботом раскатился стук башмаков – похожий на буренку финн улепетнул в подворотню. Его спутник по-прежнему неподвижен, только плечи крупно трясутся. Он больше не опасен, скорее, противен, и Сережа поймал себя на том, что не испытывает к нему и тени былой ненависти.
Сережа бросил саблю в ножны. Наклонился, подобрал шпажку (дворник заполошно отпрянул, заподозрив дурное; правовед лишь попятился). Поставил клинок к стене, под углом – рукоять упиралась в землю, жало – в облезлую побелку. Выпрямился, примерился, двинул каблуком. Шпажка со звоном переломилась.
«Будто гражданская казнь, лишение дворянства. Только там шпагу ломают над головой…»
Правовед издал горловой звук – не то стон, не то скулеж.
«Все. Нет больше «чижика пыжика». Был – и нет; остался лишь обмылок человека, сломленный и жалкий.»
И, подхватив Нину под локоть, пошел прочь со двора. Правовед проводил их невидящим взглядом, упал на колени и тонко, взахлеб зарыдал.
V. «Тучи над городом встали…»[26]
Перечитывая письмо барона Греве и газетные сводки о боевых действиях на Босфоре, Сережа Казанков испытывал острейшие приступы зависти, грозящие со временем перерасти в мизантропию. Схожие чувства разделяли многие офицеры броненосного отряда. Понять их нетрудно – где-то в сотнях верст от них гремит война, уже ставшая самой славной с 1812-го года; русские моряки и артиллеристы, впервые со времен Наварина и Синопа демонстрируют Европе, что их Отечество рановато вычеркивать из списка морских держав. Взрывам мин в теснинах Босфора и Дарданелл вторят пушки крейсеров в океанах – русская военно-морская доктрина, родившаяся после унижения Крымской войны и подросшая на опыте морских баталий Севера и Юга, доказывает свою состоятельность. А тут изволь торчать в сонном Гельсингфорсе, где заведомо ничего не случится, до самой весны! Отстаивай редкие стояночные вахты на вмерзшем с лед мониторе, флиртуй с барышнями да предавайся нехитрым развлечениям…
Гельсингфорс жил обычной беззаботной жизнью, фланируя по Эспланаде, наслаждаясь кофе и меренгами, гоняя на буерах и беззаботно кружа под вздохи полковых оркестров по льду Южной гавани. И все же, далекая пока еще война не давала забыть о себе. Война была главной темой бесед в любом застолье; «письма с театра войны» печатались на первых полосах и столичных, так и местных, выходивших на русском и шведском и финском языках, газет. Обыватели и чиновники, офицеры гарнизона и газетные репортеры – все считали дни до того, как Финский залив вскроется ото льда, и вот тогда-то начнется…
В гостиных и за табльдотом Морского собрания, куда на зиму перекочевало общество из кают-компаний, соглашались с завсегдатаями кофеен. Здесь царила уверенность в том, что не позже конца апреля следует ждать на Балтику эскадру адмирала Эстли Купера, усиленную броненосцами со Средиземноморского театра. Спорили лишь о вариантах развития событий: придется флоту отсиживаться, как в кампании 1854-55-го годов, за минными банками Кронштадта и Свеаборга, или их ждет то, ради чего живут военные моряки: эскадренный бой, сталь на сталь, строй на строй? Мичмана, лейтенанты, солидные каперанги рылись на библиотечных полках, выискивая номера «Морского вестника» и иностранные журналы с описаниями броненосцев Ройял Нэви.
А потом до хрипоты, не считаясь чинами, спорили, сравнивая их с судами Балтийского флота. Говорили, конечно, и о действиях русских клиперов в Южных морях и Атлантике – немало яду было излито по адресу скептиков, выступавших против самой идеи крейсерской войны в океанах. И все же тема эта, хоть и грела души истинных марсофлотов – как же, дальние переходы под парусами, лихие корсарские набеги, призы, потопленные «торговцы» с военными грузами, – но сейчас все умы занимал исключительно Балтийский театр.
Тем временем, из Петербурга, из европейских столиц, с берегов Босфора и Дарданелл, что ни день, приходили новости – порой весьма противоречивые. После неудачной попытки прорыва к Константинополю, англичане взялись наращивать эскадру Мраморного моря, но, когда передовые части генерала Гурко заняли один за другим, городки на европейском берегу Дарданелл, в британском Адмиралтействе призадумались. Что мешает русским повторить то, что они уже проделали на Босфоре? Доставят сухим путем мины, да и завалят ими узости Дарданелл. А там – неделя-другая, и подтянутся осадные парки с тяжелыми мортирами, снятыми с фортов Керчи, Севастополя и Очакова. И тогда конец: британская эскадра окажется в ловушке, и останется одно: отстаиваться на Мармаре, в Артаки или еще каком-нибудь турецком порту, уповая на расположение недавних союзников. И неизвестно, надолго ли его хватит – султан Абдул-Гамид II-й, до смерти перепуганный русскими победами, готов на все, лишь бы страшные гяуры не двинули войска на запад от стен взятого в начале февраля Эрзерума, или не переправились, чего доброго, через Босфор! Абдул-Гамиду очень не хотелось стать последним султаном династии Османов…
Тем временем, события понеслись, подобно пущенному под уклон товарняку со щебнем. В первых числах марта британская эскадра вырвалась, наконец, из западни Мраморного моря. Этот прорыв обошелся большой кровью: на минных банках, от ночных атак катеров и миноносок погибли «Эджинкорт» и «Темерер», а еще два броненосца, «Трайумф» и «Акилез», получили серьезные повреждения. Потрепанная эскадра уползла в Александрию – Королевский флот переживал самое тяжкое унижение за последнюю сотню лет. А значит, сэр Эстли Купер Ки наверняка постарается отыграться на Балтике за неудачи Джеффри Хорнби, и флот ждут суровые испытания. Англичане ни в коем случае не повторят нерешительности адмирала Нейпира. Драка будет страшная; здесь, в Финском заливе развернутся главные события этой войны и здесь
