Улыбка появляется на моем лице. Его энтузиазм заразителен, и мое сопротивление его очарованию бесполезно. Теперь я с легкостью могу помахать белым флагом.
— Ты никогда не хотел готовить?
— Я ужасен на кухне. Но люблю хорошую еду и жажду инвестировать в нее, так что для меня это идеальное сочетание. Я хочу быть частью бизнеса, который люблю, и вкладываю в него то, в чем я хорош. Кроме того, так я могу проводить больше времени с Хейден. Хотя эта сделка и заняла больше времени, чем я планировал.
Я поднимаю руку, чтобы положить ее на его ладонь и успокоить. Сказать ему, что он все делает правильно, что нашел идеальный баланс между работой и воспитанием дочери. Но я останавливаюсь, кладу руку на стол, а затем отвечаю:
— Знаешь, я буду рада помочь, если потребуется. Я люблю тусоваться с Хейден.
— Ты уже делаешь очень много. И ты великолепно с ней обращаешься. Ты, должно быть, была невероятна со своими братьями.
— Они были моей маленькой стаей. А я была их альфой, — шучу я, хотя на самом деле это правда. — Я старшая из четырех детей и единственная девчонка, поэтому навыки воспитания детей пришли ко мне сами собой. Хотя я и была мини-лидером, чихуахуа среди немецких овчарок.
Саймон прищуривается так, будто оценивает меня, и жестом показывает «так себе».
— Отдай себе должное. Я бы сказал, что ты больше похожа на, — он постукивает по подбородку, — фокстерьера.
Черт возьми. Он только что сделал акцент на слове «привлекательная»? (Примеч.: в английском языке FoxTerrier пишется раздельно, и слово «Foх» можно перевести, как «Привлекательная девушка»).
Я краснею и пытаюсь придумать что-нибудь умное в ответ, когда приходит официант.
Я предлагаю заплатить, но Саймон качает головой и достает несколько хрустящих купюр.
— Ты готова?
Я киваю и встаю, хватая свою сумку.
Глядя на остатки нашей еды, меня одолевает разочарование. Время с ним подошло к концу. Мы позанимались, поболтали, теперь же пойдем в разные стороны. Я хорошо провела с ним время и не хочу, чтобы оно заканчивалось. Я хочу, чтобы остаток дня мы тоже провели вместе.
Мы отходим от кафе, и мне становится интересно, что он будет делать все оставшееся время, куда он ходит, когда не с дочерью. Саймон, вероятно, будет работать, но что, если он этого не сделает? Что, если он встретил кого-то? Прекрасную мать-одиночку, у которой тоже есть маленькая дочка? Эта мысль меня ужасает, и я уже хочу разобраться с этой неизвестной женщиной и сказать ей держаться от него, черт возьми, подальше.
Пока мы идем к метро, Саймон прочищает горло.
— В Трибеке есть театр. Там показывают документальные фильмы о природе в рамках кинофестиваля. — В его голосе я слышу нотки нервозности. Он поднимает руку и смотрит на часы. — Там показывают фильм о зебрах.
Затем он моргает и качает головой так, будто только что услышал сам себя.
— Вау. Разве это не прозвучало странно. — Слова продолжают срываться с его губ так, будто он никогда раньше не приглашал никого в кино.
Его неловкость согревает мое сердце. Он не встречается с другой женщиной. Он хочет больше времени провести со мной.
— Хочешь посмотреть фильм о зебрах? У меня свободна вторая половина дня…
Прежде чем он успевает сказать хоть слово, я беру его под руку и говорю «Да». Он хочет того же, что и я.
— Мне бы очень хотелось посмотреть фильм о зебрах.
Глава 10
Саймон
Когда молодая зебра отдаляется от своей семьи, Эбби задерживает дыхание и сжимает мою руку.
Когда зебра убегает от льва, Эбби вонзает свои ногти в мой бицепс.
А когда зебра вновь воссоединяется со своими полосатыми друзьями и семьей, Эбби прижимает ладонь ко рту и поворачивается ко мне.
— Боже мой, — шепчет она сквозь пальцы.
Я подсчитываю в уме, насколько большой чек я должен отправить в «Фонд защиты зебр», потому что этот часовой документальный фильм оказался своего рода прелюдией.
Это лучше, чем пригласить женщину на фильм ужасов в надежде, что она прыгнет в твои объятия. Не то чтобы мне нравились фильмы ужасов, и не то чтобы я так уже делал. Но я понятия не имел, что история выживания зебры вызовет такую реакцию у Эбби, которая, кажется, каждой клеткой своего тела ощущает то, что происходит на экране.
Я просто хотел сделать для нее что-то приятное, раз уж она выделила время, чтобы помочь мне. Но, честно говоря, это не совсем так. Я не хотел с ней прощаться. Я и не подозревал, что документальный фильм о природе заставит ее сжимать мою руку в темном зале кинотеатра.
Пока идут титры, она говорит:
— Мое сердце все еще бьется со скоростью сто километров в час.
— Это быстрее, чем максимальная скорость зебры.
Она улыбается и переводит дух.
— Фильм был просто замечательный. Спасибо, что пригласил меня, — говорит она, и меня переполняет гордость. Мне нравится, что она хорошо провела время.
— Я очень рад, — говорю я, а затем опускаю взгляд к ее руке, по-прежнему обнимающей мой бицепс. Некоторые зрители уже прошли в проход, постепенно покидая затемненный зал.
— Господи, прости, — говорит она, отдергивая свою руку.
— По правде, я не возражал, — мягко говорю я. — Я рад, что моя рука могла быть полезной.
— Я и не думала, что во время фильма схватилась за твою руку, словно за спасательный круг.
А вот я был полностью осведомлен, и, честно говоря, это было моей любимой частью фильма.
— Просто я была так увлечена, — говорит она, пожимая плечами. — Думаю, теперь ты знаешь, почему мне так сильно нравятся орлы.
— Да. Но я понимал это и раньше.
Она наклоняет голову, а затем спрашивает:
— Да?
Я киваю.
— Ты сияешь, когда смотришь на них. Точно так же, когда говоришь о Музее Естественной Истории. Твои глаза блестят, — говорю я, указывая на эти великолепные янтарные глаза.
— Правда?
— Правда, Эбби. Это естественная часть тебя. Независимая от языков и твоего таланта общения с детьми. Это то, чем ты живешь. — Когда говорю это, я не перестаю беспокоиться о том, что наши отношения в реальной опасности, ведь мы говорим о том, кто мы, что мы любим и что делает нас счастливыми.
Возможно, это даже опаснее моих рук в ее волосах, или тайных прикосновений с намеком на большее. Опаснее, чем озорные комментарии о купании голышом и смазке. Возможно, это настоящее пламя — то, как
