— Я не видел сообщения от тебя.
— Ну, я уверена, что оно есть. Иди и проверь.
Я качаю головой.
— Это не важно.
— Почему нет? Кажется, ты сомневаешься во мне. Или ты не хочешь смотреть свои сообщения прямо сейчас, потому что в твоем телефоне могут быть снимки голой няни?
Мое сердце сжимается. Мне не нравится, что сейчас я должен защищать Эбби. Она не сделала ничего плохого.
— Я не собираюсь ловить наживку, Мириам. Я даже не знаю, зачем ты здесь. Ты привезла Хейден. Можешь уходить.
Мириам скрещивает руки на груди.
— Я здесь потому, что начинаю сомневаться в том, будет ли наше соглашение работать по-прежнему так же хорошо теперь, когда я знаю, что в твоем доме повсюду бегают голые шлюхи, открывающие дверь перед носом нашей малютки, которая скоро пойдет в детский сад.
Я дышу через ноздри, держа весь свой гнев внутри.
— Во-первых, она не шлюха. Во-вторых, она — няня Хейден. И, в-третьих, я могу встречаться с тем, с кем хочу, и мы оба знаем, что ни в каких документах не прописаны условия, говорящие об обратном.
— Но могли бы быть, — говорит она с шипением, и гадюка-лоббист, живущая в ней, поднимается на поверхность. Она знает, как бороться, и сейчас именно это она и делает. Это единственная причина, объясняющая ее реакцию. Но, опять же, я бы не хотел, чтобы нас с Хейден встречал ее голый кавалер, когда я привожу к ней дочь. Тем не менее, я не позволю ей превратить это в нечто большее.
Я встречаю ее холодный взгляд.
— Ты хочешь этого? Хочешь играть грязно? При разводе мы согласились, что сделаем все возможное, чтобы сохранить хорошие отношения ради дочери.
Мириам ничего не говорит, просто сверлит меня стальным взглядом. Я не позволю ей победить. Не отвечу на ее завуалированную атаку, которая предполагает, что я плохой родитель.
Она ошибается.
Она абсолютно не права.
Возможно, я влюбился в единственного человека, в которого не должен был, это всего лишь черта, которую я не должен был пересекать, если вдруг мы с Эбби не сможем справиться с этим. Это запрещено только если мы позволим себе верить в то, что делаем что-то не так. Что мы не можем быть вместе, или что мы совершили какое-то преступление.
И, да, черт возьми, возможно, это клише, что отец-одиночка влюбляется в няню. Но, черт, это точно не преступление. И в этом, конечно же, нет ничего плохого.
Если любовь к удивительной, яркой, талантливой, потрясающей женщине — клише, тогда я с удовольствием прикреплю этот знак на груди. Я — ходячее клише, и меня это вполне устраивает.
И я принимаю решение двигаться дальше. Чтобы избавиться от страхов, что сдерживали меня — страха линий и границ, и того, кого я должен любить, а кого нет. Любовь к Эбби — самое потрясающее чувство. Она делает меня чертовски счастливым.
— Чего ты улыбаешься? — спрашивает Мириам.
Я отмахиваюсь от нее.
— Я просто счастлив, — говорю я чистую правду. Даже несмотря на то, что я не знаю, где сейчас Эбби, и как она себя чувствует, или что думает Хейден, я знаю, что могу решить все это. И пусть Мириам продолжает бросаться завуалированными угрозами, я знаю, что они ничего не стоят.
Чем больше я буду позволять себе чувствовать вину и стыд, тем сильнее будет власть страхов надо мной. Но чем скорее я приму эту гребаную чушь с клише, тем счастливее буду, а это значит, что я смогу стать лучшим отцом для Хейден.
Эбби делает меня счастливым. Эбби делает меня лучше. Эбби удовлетворяет меня так, как может только настоящая женщина. Я просто должен убедиться, что она знает, что мы разберемся с этим.
Мириам тяжело вздыхает.
— Значит, ты можешь убедиться в том, что твоя няня знает: дверь нужно открывать одетой? В противном случае, в следующий раз я не буду столь снисходительна к тому, что происходит перед юными впечатлительными глазами.
Я расправляю плечи и киваю. Не потому, что согласен с ней, а потому, что с этим легче справиться, когда тебя распирает от радости.
— Да, — говорю я, а затем провожаю ее к двери. — До свидания, Мириам.
Теперь пришло время разобраться с тем, что мне нужно сказать двум самым важным людям в моей жизни.
Начиная с самого маленького человечка.
Глава 24
Эбби
Жених Харпер почесывает подбородок и озадаченно смотрит на меня.
— В чем дело, Ник? — допытывается Харпер, ударив ладонью по столу. — Говори. Очевидно же, что ты хочешь что-то сказать.
Он качает головой, отмахиваясь от вопроса Харпер, и делает еще один глоток своего холодного шоколадного латте сидя здесь, в «Куске торта», где Харпер и я были разделены при рождении. Торт, в котором я прокладываю туннель вилкой, размером с мою голову. Не судите меня. Кто бы не съел торт после того, как бывшая жена любимого мужчины увидела ее голой и выставила на посмешище? И ребенок тоже. Давайте не будем забывать о стыде, что я ощутила от своего парада в костюме «в чем мать родила».
Я съеживаюсь, откусывая кусочек немецкого шоколадного торта.
— У тебя что-то на уме, — говорит Харпер Нику. — И учитывая, что ты единственный парень за столом, тебе нужно сейчас же нам все рассказать.
Я позвонила Харпер сразу же, как только вышла из квартиры, попросив о срочной встрече, и за последние десять минут я рассказала им все. Это слишком большая чаша унижения, чтобы валяться где-то в одиночестве. Мне нужна компания. Позарез.
— Скажи это. Скажи нам, — молю я Ника.
— Честно, — говорит он, проводя рукой по волосам, — я просто не могу понять, почему ты сначала не посмотрела в глазок?
Я зажмуриваюсь, но слышу, как Харпер бьет его.
— Что? Это вполне логичный вопрос, — говорит он ей.
Я открываю глаза и отвечаю:
— Саймон написал мне, что вернется через пять минут. Плюс он оставил свои ключи дома. Кроме того, Мириам не должна была привозить Хейден домой до завтра. Мне даже в голову не пришло, что это может быть она, — говорю я, вздыхая. — И, кроме всего прочего, я была взволнована. Я хотела сделать что-то…
— Бесстыжее, — подсказывает Харпер.
— Да. Бесстыжее. Пошлое. Соблазнительное. И мне, очевидно, действительно не помешало бы посмотреть в глазок. — Я вскидываю руки в воздух. — НО МНЕ НЕ ПРИШЛО ЭТО В ГОЛОВУ.
Ник поднимает руки в знак капитуляции.
— Вопрос снят.
Я виновато ему улыбаюсь.
— Прости. Дело не в тебе. Я не
