- Что читаешь? - спрашивает Оливия.
Девушка улыбается.
- «Чувство и чувствительность».
- В тысячный раз, - ворчит Пенелопа. - И она даже не читает, как нормальный человек - я подарила ей на день рождения электронную книгу, но она ею не пользуется! Она таскает все эти книги в сумке, которая вот-вот развалится.
- Электронная книга - это не то, Пенни, - тихо объясняет Сара.
- Книга есть книга. - Генри пожимает плечами. - Это просто... слова. Не так ли?
Сара густо краснеет - почти багровеет. Но по-прежнему качает головой в сторону моего брата - с жалостью. Она открывает книгу и подносит ее к его лицу.
- Понюхай.
Через мгновение Генри наклоняется и недоверчиво обнюхивает страницы.
- Чем пахнет? - спрашивает Сара.
Генри снова принюхивается.
- Пахнет... древностью.
- Вот именно! - она сама вдыхает запах страницы, глубоко и долго. - Бумага и чернила – ни с чем не сравнятся. Единственное, что пахнет лучше, чем новая книга, - это старая.
Кто-то роняет поднос с бокалами за стойкой, и грохот разносится по всей комнате. И Сара фон Титеботтум замирает, ее глаза пусты, а кожа белее страниц, которые она держит в руках.
- Леди Сара, - спрашиваю я, - с вами все в порядке?
Она не отвечает.
- Все в порядке, - шепчет ее сестра, но она, кажется, ее не слышит.
Генри прижимает ладонь к ее руке.
- Сара?
Она быстро вдыхает – задыхаясь - будто и не дышала. Затем моргает и оглядывается вокруг, слегка запаниковав, прежде чем прийти в себя.
- Простите меня. Я… испугалась… грохота. - Она прижимает руку к груди. - Пойду подышу свежим воздухом и подожду Пен снаружи.
Как раз в этот момент официант в униформе приносит заказанный ужин.
Пенелопа просит официанта отнести его в машину, и мы прощаемся.
На выходе Пенелопа напоминает Генри:
- Позвони мне! Не забудь.
- Позвоню. - Он машет рукой.
Затем он смотрит им вслед, наблюдая, как они выходят за дверь.
- Она странный маленький утенок, не так ли?
- Кто? - спрашиваю я.
- Леди Сара. Жаль… она могла бы быть хорошенькой, если бы не одевалась как монашка.
Оливия цокает языком, как неодобрительная старшая сестра.
- Она не была похожа на монашку, дурачок. Может, она занята - своими интересами или чем-то еще - и у нее нет времени, чтобы тратить его на внешность. Я могу это понять. - Она указывает сверху вниз на свою соблазнительную маленькую фигурку. - Хочешь верь, хочешь нет, но в реальной жизни я так не выгляжу.
Я обхватываю руками ее талию.
- Чушь, ты прекрасна, что бы на тебе ни было надето. - Затем я шепчу ей на ухо: - Особенно когда на тебе нет ничего.
- И все же, - размышляет Генри, когда мы направляемся к двери, - я не прочь взглянуть на то, что находится под длинной юбкой Мисс Чувства и Чувствительность. С такой фамилией, как у нее, там должно быть все в порядке.
ГЛАВА 21
Николас
Моя мама однажды сказала мне, что время подобно ветру. Он мчится над вами, проносится мимо вас - и как бы вы ни старались, как бы вам ни хотелось, вы не можете удержать его, и вы никогда не сможете его замедлить.
Ее слова эхом отдаются в моей голове, когда я лежу без сна в своей постели, в серой предрассветной тишине, в то время как Оливия тихо спит рядом со мной.
Четыре дня.
Это все, что у нас осталось.
Время пролетело так же быстро, как переворачиваются страницы в книге. Это были славные дни - наполненные смехом и поцелуями, стонами и вздохами, большим удовольствием во всех отношениях, чем я когда-либо позволял себе мечтать.
В течение последнего месяца мы с Оливией действительно наслаждались нашим временем вместе. Мы ездили на велосипедах по городу - с охраной поблизости, конечно. Люди махали нам и звали - не только меня, но и ее тоже.
- Прелестная девушка, - говорили они.
Были пикники возле пруда и поездки в другие наши владения, сладкий голос Оливии эхом разносился по старым коридорам. Я научил ее ездить на лошади, хотя она предпочитает велосипед. Несколько раз она ходила с Генри и мной на охоту – закрывая уши при каждом нажатии на курок, как она это делает всегда.
У Оливии и моей бабушки не было особых причин вступать в контакт, но когда они это делали, королева обращалась с ней вежливо, если не холодно.
Но однажды в воскресенье Оливия испекла булочки к чаю. Это был первый раз, когда она пекла с тех пор, как покинула Нью-Йорк, и она действительно наслаждалась этим. Она сделала свой собственный вкусный рецепт из миндаля и клюквы. Моя бабушка отказалась попробовать даже кусочек.
И тогда я ее немного возненавидел.
Но этот единственный мрачный момент гаснет перед тысячью ярких. Тысячью прекрасных воспоминаний о нашем времени вместе.
А теперь наше время почти вышло.
Семя идеи было посажено в моем сознании на некоторое время – месяцы - но я не дал ему прорасти.
До сих пор.
Я поворачиваюсь на бок, прокладывая дорожку поцелуев от гладкой руки Оливии к ее плечу, уткнувшись носом в ароматный изгиб ее шеи.
Она просыпается с улыбкой в голосе.
- Доброе утро.
Мои губы скользят к ее уху. И я озвучиваю свою идею. С надеждой.
- Не возвращайся в Нью-Йорк. Останься.
Ее ответ приходит через мгновение. Шепотом.
- И на сколько долго?
- Навсегда.
Она медленно поворачивается в моих объятиях, ее темно-синие глаза спрашивают, губы только начинают улыбаться.
- Ты говорил со своей бабушкой? Ты... ты не собираешься делать объявление?
Я с трудом сглатываю, в горле пересохло.
- Нет. Отменить объявление невозможно. Но я тут подумал... я мог бы отложить свадьбу на год. Может быть, два. Мы бы все это время провели вместе.
Она вздрагивает. И ее улыбка уходит в небытие. Но я продолжаю настаивать, пытаясь заставить ее понять. Заставить увидеть.
- Я могу попросить Уинстона проверить женщин из списка. Возможно, одна из них в таких же отношениях, что и у нас. Я мог бы... прийти с ней к взаимопониманию. Договоренности.
- Брак по расчету, - говорит она отстраненным тоном.
- Да. - Я касаюсь ее щеки, поднимая ее глаза к своим. - Это делалось веками - потому что это работает. Или, может... я мог бы жениться на Эззи. Это облегчило бы жизнь ей... и нам.
Взгляд Оливии касается потолка, и ее рука вцепляется в волосы, дергая.
- Господи, черт возьми, Николас.
И мой голос - это одно сплошное отчаяние.
- Просто подумай об этом. Ты даже не рассматриваешь это.
- Ты хоть понимаешь, о чем меня просишь?
Огорчение делает мой тон
