оН удалился из леса.
оБвел взглядом пейзаж, озаренный голубой луной. по скользкому лугу вышел на дорогу, которуЮ построил, чтобы сжечь ее. дорога, подобно прогретым над очагом чулочкам, согревала еГо озябшие стопы. из кустов с криками вынырнул человек в девичьей скаутской форме. парочка бросила целоваться и сквозь безумие в глазах даже успела на нЕго взглянуть.
– сожалеем, мы виноваты!
оН шептал им в уши. они забывали. и лишь продолжали заводить друг с другом тайные романы. чувствуя боль, причиненную каждым поцелуем умирающим супругам. как тот мужчина, который открывает полиции дверь и узнает об убийстве сына. десять минут беспокойства. десять минут отчаяния. тридцать секунд восторга с появлением на свет ребенка. затем – десять минут беспокойства. десять минут отчаяния. до бескОнечности. по еГо расчетам, убивший того ребенка человек сейчас уже один миллион триста четырнадцать тысяч раз испытал боль, которую причинил родителям. люди считали, что в конце концов привыкнут к вечности. неужели не понятно, что нельзя привыкнуть к тому, чего не испытывал? ответ, конечно же, – нет. но оН полагал, что уж теперь кто-нибудь да уразумеет, как все устроено.
здесь каждый день был первым.
вскоре так же будет и на земле.
оН взглянул на выстроившихся по обеим сторонам дороги человеков-почтарей. они ждали своей очереди в вечность. и не знали, что увидят, когда, наконец, расстегнутся у них на веках застежки-молнии. то ли верхушку облака. то ли это место. до бескОнечности.
и тут оН заметил
ее.
она ползла по газону. отчаянно пыталась вернуться в стоявший на углу дом дэвида. причем уже начала исцеляться. она всегда умела исцеляться. и всегда исцелялась. оН мог довести ее до безумия. из всех ее слов оН мог сделать пугающие крики. оН мог запросто взять и превратить все ее материнские порывы и возгласы «убегайте. он зло. не надо ему помогать». в шипение, кошмары и неистовство, которые приводили в ужас тех самых детей, которых она пыталась спасти. оН мог обратить всю ее доброту в террор с такой же легкостью, с которой емУ удавалось превращать человеческую любовь в народные войны. неважно, сколько раз оН вонзал в нее нож. сколько раз оН в нее стрелял.
убить ее оН не мог.
и она держала еГо здесь.
до бескОнечности.
они друг друга уравновешивали, как двое ребятишек на качелях. энергия между ними переплеталась, как океанические приливы и отливы. власть не принадлежала ни одному из них. они всего лишь ее направляли через воду, как силу притяжения луны. несколько десятков лет она. потом оН. за исключением тех редких случаев, когда емУ удавалось отыскать еще более уникального ребенка. такого чистого. такого доброго. такого доверчивого. достаточно сметливого, чтобы понять все, кроме одной детали, которую приходилось скрывать, как задыхающегося в шляпе кролика.
кто из них двоих на самом деле дергает за веревочки.
за сотни лет оН опробовал множество историй. и емУ удавалось извлекать из своИх ошибок уроки. в конечном счете оН, как бы иронично это ни звучало, понял, что лучшая стратегия – честность. в любом случае кристофер был слишком умен, чтобы не обнаружить в истории противоречий. таким образом, львиная доля егО рассказов оказалась правдой. миры действительно разделяло некое одностороннее зеркало. и можно было шепотом обращаться к людям из реального мира. на самом деле дом на дереве представлял собой портал между этими мирами. существовало четыре входа. три выхода.
но
воображаемый мир был не совсем воображаемым. для третьего выхода всего-то требовался ключ. и из них двоих злом сочли бы отнюдь не шептунью.
все, кроме неГо.
оН ее поднял, переломанную, истекающую кровью. она еГо оплевала. обругала последними словами. смерила пристальным взглЯдом. глаз да глаз. глас да глас. достав тупой серебряный клинок, оН заточил его о зубы, как цирюльник правит опасную бритву о кожаный ремень. клинок этот он вонзил ей в грудь. затеМ вытащил лезвие из ее плоти. рана тут же затянулась. раз за разом оН вонзал в нее серебряный клинок, как дятел долбит клювом древесный ствол. он чувствовал, как хрустят ее кости, затупляя клинок, покуда серебро вовсе не сточилось. и она действовала так же. Всякий раз. до бескОнечности.
– когда же ты, наконец, сдохнешь? – сокрушался оН.
а затеМ поцеловал шеПтунью.
оН оСтался с шептуньей – в то же мгновенье рассыпался на мельчайшие частицы и затянул город, словно облако. он гулял по больничным коридорам. восторгался позицией на игровой доске. это не могло быть простым совпадением: каждый находился в нужное время в нужном месте. столько злости. все эти зараженные гриппом. весь этот жар. в воде корчились лягушки.
знаете, почему вы все перестали умирать?
он прошел насквозь и богадельню, и храм.
знаете, что это означает?
оН шел мимо ротозеев на девятнадцатом шоссе. в каждой машине садился на пассажирское место. шептал. терся о людей, как трутся две палочки, высекая искру.
вы все перестали умирать.
знаете, что это означает?
две тысячи лет оН находился в одиночном заключении. наблюдал. ждал. расшатывал ограду, пока в ту самую ночь не обнаружил того самого мальчика. на мгновенье оН собрал себя по частицам воедино. от ближнего востока, где прогремел очередной выстрел нескончаемой войны, до европы и африки, а потом и дальше, до этого захолустья в пенсильвании. отличное место, чтобы спрятать еГо запасной выход. вот уже несколько десятков лет оН этого не делал. оН измерял глаЗом небеса. сквозь голубую луну, повисшую над головой шерстяным клубком для льва. Неотрывно смотрел на Отца: Тот прятался в россыпи ста миллиардов звезд. ста миллиардов людей, некогда живших и покинувших этот мир. оН всегда терял людей, и те попадали к Отцу. оН всегда терял людей, и те попадали к звездам. когда люди умирали, их можно было у нЕго забрать. потому что боГ предает смерти, папОчка.
но все вы перестали умирать.знаете, что это воистину означает?это означает, что лягушки будут жить.и вариться в кипятке.до бескОнечности.вечность есть не что иное,как отсутствие смерти.и скоро будет мое приШествие,дабы все вы уразумели,что на земле воцарился ади кто-то должен им повелЕВАть.оН подобрался так близко. и знал. что выберется. из леса. из тени. из мурашек на чьей-то шее. емУ представилась возможность заглянуть в глаза божьим детям и явить им всем себя. оН подчинит маленькую голубую планету своеГо Отца. оН вырвет голубизну прямо из эТих чертовых глаз Отца. из этих глаз, затянутых облаками. А всего-то требуется – позволить умереть горстке людей.
кристоферу и всем, коими он дорожит.
и бродил оН по городу, разнося свою весть, как грипп, всеми доступными способами. где шепотом. где намеком. где забытым сном. где родственным прикосновением. где страхом, не дающим уснуть старикам. где злостью, снедающей тех, что моложе. а за минувшие полгода – еще исподволь: через
