– положИ этомУ конеЦ!
Пламя вгрызалось в оконные рамы. В дверь. оН заметался, чтобы избавиться от этого чувства. оН кричал через окна домика на дереве. Каждое слово – другим голосом.
– тушитЕ пожаР! хорошиЕ парнИ побеждаюТ в войнаХ. слушаЙ бабушкУ!
И спокойный голос из многовековой давности.
– Убивать именем Бога – значит служить дьяволу.
В егО глаза пролился свет. Ослепил егО. Связал егО. СлавныЙ человеК чувствовал, что свет егО окружает. Домик на дереве был деревянным костюмом. Пламя разгорелось слишком сильно. Шептунья вытолкала егО через свет обратно. Туда же, к гигантскому дереву на кровавой поляне.
Дьявол вернулся в Ад.
оН посмотрел на шептунью, которая наклонилась и вынула ключ из егО обугленной ладони. Она со щелчком заперла за собою дверь. И вернула ключ себе на шею. Дверей больше не было. Больше не было путей к отступлению. Не было оленей. Не было про́клятых. Не было теней.
Были только он и она.
– Ты сошел с асфальта, – усмехнулась она.
оН посмотрел на нее. Поверженную. Изломанную. Глаза егО застила ярость, крещенная слезами. И оН бросился на нее со всей ненавистью своегО сердца. Шептунья стояла тихо и неподвижно. На нее снизошел покой.
– умрИ! – вскричал оН.
Размахнувшись, оН ударил ее изо всех сил Ада.
* * *Боли она не чувствовала. Только слышала голос. Сладкоречивый мягкий голос.
– Вернись домой. Прости. Отец любит тебя.
Брат ее умер на земле. А она выбрала для себя – умереть здесь. Шептунья раскололась на миллион частиц света. СлавныЙ человеК наблюдал вознесение шептуньи на Небеса. По небу струились звезды. Все мы становимся океаном. Все мы становимся звездами.
– Прошу. Вернись домой. Ты уже натворила достаточно. Отец так сильно по тебе скучает.
Шептунья подошла к дому Отца. На заднем дворе коченела женщина в летах. Она постучалась в дверь и дождалась, когда Он откроет. Ощутила теплый кухонный воздух. Шептунья подняла глаза на своего Отца. Отец раскрыл объятия и прижал ее к груди.
– Я каюсь в содеянном, – сказала она.
– Знаю. Я тоже каюсь, – сказал Он.
– Я люблю Тебя, Отец, – сказала она.
– Я тоже тебя люблю, Ева, – сказал он, целуя ее в лоб. – Добро пожаловать домой.
Эпилог
пОдмораживало; стоя на заднем дворе, славныЙ человеК заглянул в кухню через оконное стекло. В этот миг его захлестнула такая ненависть, что оН готов был вынести дверь и прикончить их обоих. Подбежав к двери, оН грохнул по ней кулаком.
– впуститЕ менЯ! впуститЕ!
Тишина. оН колотил в дверь, пока не разбил руки в кровь. Но никто егО не услышал. оН был деревом посреди леса. И мог лишь смотреть на падающие звезды. Каждая звезда – солнце. Каждое солнце – душа. Одно мгновение – и звезды исчезли. На планетах вокруг земли больше не было света.
А сам оН остался один.
СлавныЙ человеК вдруг испугался.
Потому что понял: с ниМ такое уже бывало, сотню миллиардов раз.
Лица всегда менялись, но конец оставался неизменным. Бог бросил егО в этой западне. Чтобы пытка закончилась, нужно найти выход. егО окружала бесконечная вселенная, но оН видел только тесную камеру размерами два на два шага. Смотрел на белые стены, не замечая, что бечеву держит оН один. оН ни разу не потянулся к глазам, чтобы ощупать стежки на веках. Ни разу не ощупал и молнию, на которую был застегнут его рот.
– Теперь ты свободен, – был емУ голос.
Но оН этого не слышал. емУ оставалось только прозябать в своеЙ одиночке. Наблюдая за горожанами. Подыскивая следующего ребенка.
оН пересек поляну. Неотрывно следя за ними. Лягушки просыпались, ковыляли, трезвели. Смотрели, как горит егО домик на дереве, а дым улетает в
Облака.
оН знал: некоторые предпочтут забыть эти воспоминания, как страшный сон. А иные, наверное, даже попытаются изгнать их силком. Но оН всегда будет здесь. У них в ушах. У них в сновидениях.
«миссиС хендерсоН… псст… миссиС хендерсоН…»
оН шептал ей прямо в ухо, наклоняясь так близко, что она принимала егО дыхание за ветерок. Поскребла в ухе, а егО все равно не услышала. Ей все заслонял муж, который смотрел на дерево, невольно взяв жену за руку. Теперь, когда кошмар закончился, ему хотелось только одного: уехать с нею куда-нибудь на выходные. К счастью, она даже сумку собрала.
«дженнИ, милаЯ. скотТ всЕ ещЕ топчеТ землЮ. даваЙ умертвиМ егО в потопЕ».
Но Дженни егО не слышала. Она была в безопасности: отец уносил ее на руках подальше от сводного брата. Дженни дала себе слово заявить на Скотта в полицию, решив, что добиться справедливости для нее важнее, чем избежать огласки. Откуда ей было знать, что Скотт тем же вечером явится к шерифу с повинной. Только так мог он спастись от утопления в том ручье. В потопе.
«брэйдИ… убеЙ тогО мальчишкУ… слушаЙ бабушкУ».
Брэйди Коллинзу было не до голоса – он слушал, что говорит его родная бабушка. Линн Уилкинсон повинилась перед дочерью за то, что не приструнила тогда своего ныне покойного мужа, а миссис Коллинз пообещала сыну никогда больше не загонять его в конуру.
«эддИ… псст… эддИ… слушаЙ бабушкУ…»
Тормоз Эд почесал ухо, а потом вновь открыл себя для поцелуев и обещаний бесчисленного множества пирожных и пирожков, а также кабельных каналов и ночных телепередач. Той ночью Тормоз Эд вернет отцовский пистолет на место. Заберется в кровать и будет смотреть, как дерево за окном болезненно ухмыляется своими ветвями. Испугавшись, побежит к родителям и обнаружит, что мать с отцом снова спят в одной кровати. Той ночью Тормоз Эд втиснется между ними, заснет и увидит во сне свою бабушку. Настоящую.
– Я так горжусь тобой, Эдди. Ты победил в войне.
В славноМ человекЕ закипала злость, пока оН шел поляной и видел, как родители забирают своих детей. Майка и Мэтта обнимали их матери. оН знал, что Мэтт и Майк вырастут вместе. И на всю жизнь останутся друг для друга опорой. Мэтт будет нацеливать на брата свой магический глаз. Больше никто и никогда не разлучит Эм-энд-Эмсов.
«послушаЙ менЯ…»
Шепотом оН напомнил миз Ласко, как приятно ощущение бабочки на коже, но та больше в этом не нуждалась. А значит, больше «мерЛОТА» останется для сестры Тэмми, которая смутно помнила, как задремала на работе, а теперь проснулась неизвестно где, рядом с доктором, который решил поначалу, что это горячечный сон, вызванный гриппом. Позвонив отцу, она пообещала приехать домой и отпраздновать Рождество, как только они с доктором поставят на ноги горожан. Отец поддразнил: «Не тот ли это симпятага-доктор, что не сходит
