— Ну, ты сравнила. В банке все на автоматике. К тому же здесь больные люди. Вдруг чего, надо открывать двери, выводить и выносить их. Короче, спасать.
— Паша, — она терлась щекой о его плечо, — я не знаю, что бы я делала без тебя. Ты теперь посиди в холле, а я быстренько в кабинет и обратно. Я тебе сейчас книгу дам, ну, чтобы правдоподобно было. Вдруг медсестра проснется. Скажешь, что у тебя бессонница.
— Только свет не включай. Окна кабинета Елены выходят прямо на будку охранника.
Ему не хотелось отпускать Сашу от себя. От ее дыхания стало тепло не только его плечу, но всему телу. Он отстранил ее от себя, понимая, что еще мгновение и никуда он ее не отпустит.
— Саша, я тебя люблю.
Он с удовольствием прошептал словосочетание одними губами. Раньше, сколько себя помнит, он никому не говорил этих слов. Кроме первой жены. Только это было давно. Потом эти слова утратили для него свой истинный смысл и могли значить что угодно. Эти слова он слышал неоднократно. И никогда не верил, потому что они могли значить что угодно: мне хорошо с тобой и может быть так же хорошо с другим мужчиной. Мне нравится с тобой спать, но с другим было тоже не плохо. Я могу остаться с тобой, потому что ты… И могу уйти к другому. Я тебя люблю до тех пор, пока мне удобно быть с тобой, а потом…
Он сказал Саше вечное «люблю» с единым смыслом — я буду с тобой всегда и везде. Я не оставлю тебя никогда.
— Я тебя тоже. Люблю.
И он ей верил…
Людмила приехала в центр в разгар рабочего дня. Только никакого разгара не было.
В центре стояла тишина. Немногочисленные пациенты, справившись с обедом, готовились к тихому часу. Она всегда старалась приехать именно в это время, чтобы избежать ненужных встреч с персоналом. Больных, шныряющих по центру, Людмила боялась.
Она боялась всего, что хотя бы отдаленно напоминало о старости и немощности. До встречи с Антоном она никогда особенно не думала о возрасте. Без малого сорок — разве это возраст?
Она прекрасно отдавала себе отчет, что выглядит гораздо моложе своего возраста. И если бы не просьба Антона чаще бывать в центре, чтобы все было под контролем, она ни за какие деньги не приезжала бы сюда, где, кажется, все дышало болезнью, старостью и безысходностью. Да и что, собственно, держать под контролем, она тоже не знала.
Брезгливо морщась, Людмила посигналила. Будь ее воля, она бы всех этих местных охранников давно бы уволила и пусть бы работал вышколенный персонал из города. Сколько она об этом говорила Ивану.
Только ответ был один и тот же — где они, сельские мужики, оставшись без копейки, еще найдут работу в деревне? Будут только больше пить.
Ей было глубоко наплевать на проблемы местного безработного населения, но спорить с мужем по многолетней привычке она все же не стала.
Последнее время она не то что не спорила, а даже старалась меньше разговаривать с мужем.
Когда все это закончится? Когда она получит вожделенную свободу?
Спроси у Людмилы, что такое свобода, она бы точно не смогла бы ответить. Может, свобода вообще не имеет определения? Тогда почему к ней все стремятся? И что она будет делать с этой свободой?
К радикальной борьбе за эту пьянящую свободу она не была готова. Только Антону виднее. Он сказал, что такой женщине, как она, не хватает свободы. И она после того разговора действительно ощутила прутья золотой клетки, в которой ее запер Иван. А ведь раньше ее все устраивало. Даже его частые командировки нисколько не напрягали. Бизнес есть бизнес. Раньше она даже эту фразу произносила с Ивановыми интонациями.
Когда же она разлюбила мужа? Или не любила его никогда?
Охранник наконец-то соизволил нажать кнопку пульта, и ворота медленно разъехались в разные стороны.
Она влюбилась в Ивана с той первой неожиданной встречи в гостях. Ей надо было больше думать о выпускных экзаменах, а она, отложив учебники, мечтательно закрывала глаза и представляла новую встречу. Только никаких встреч не было, а она все жила в ожидании чуда. Чудо, как и полагается чуду, случилось внезапно, спустя полгода.
Незадолго до выпускного вечера она с подругой бесцельно бродила по дорогущим бутикам. Ничуть не смущаясь своей бедности, они глазели на витрины, обсуждая наряды. На ее стройной фигурке смотрелось бы любое платье. Если бы не цена…
Без малейшей зависти Людмила прикидывала, какой должен быть оклад ее матери, медсестры городской поликлиники, чтобы купить наряд. Зарплаты хватало только на короткий рукав.
В разгаре девичьих обсуждений Людмила не заметила, как припарковалась машина и откуда-то взялся Иван Савицкий. Сердце замерло, а потом застучало необычно громко, да так, что, казалось, и Савицкий услышал. Перед ней стоял принц!
Только принц мог знать: и чем вызвано их веселье, и зачем девушки присматривают наряды.
Смутилась она лишь, когда Савицкий спросил, какое платье она себе выбрала. Показать на красное, кричащее с витрины платье, словно специально сшитое для нее, она уж точно не могла. А потом Савицкий пригласил ее с подругой в ресторан. Подруга отказалась, сославшись на дела, а ей пришлось ехать с Иваном.
Пробежав взглядом меню, Людмила пожалела, что так неосмотрительно приняла приглашение. В блюдах она не разбиралась, а стоили они, как рукав от платья.
Платье на выпускной она сшила себе сама, все по тому же вызывающему фасону с витрины. Правда, не красное, а синее в мелкий белый горошек, чтобы служило и в повседневности.
Иван позвонил в дверь поздно вечером. В круглой красной коробке с бархатной лентой лежали заветное красное платье, снятое с манекена, и черные босоножки на тонкой шпильке.
На выпускной вечер Иван не пришел. Причина была веская — бизнес.
Домой Людмилу провожал Валерка — первая школьная любовь. Может, Валерка тогда не дорос до серьезного ухаживания, а может, по жизни был другим. Она никогда их не сравнивала. Они были совершенно разные, как с разных планет. Только к Савицкому ее все больше и больше тянуло и
