Потолок, сделанный из каната, ему нравился. Да и не только потолок. Тридцать километров каната, потраченного на интерьер ресторана, образовывали стада морских барашков на стенах и потолке и напоминали Стрельникову о море, Севастополе и родителях.
— Давай я поеду с тобой.
— Я должна сама поговорить с ним.
Оставив Стрельникова в одиночестве пить кофе, Саша поехала на Крещатик. И вот теперь, не чувствуя ног от усталости, она сидела в кафе, ожидая Савицкого.
Тоненькая пластиковая папка, по которой она нервно барабанила пальцами, содержащая всего две странички, обжигала руку.
Саша боялась этой папки, как боялась, что Савицкий не поверит информации, а еще хуже — начнет оправдываться, и она все поймет. От этих мыслей Саше стало совсем противно на душе.
В огромное окно, похожее на экран кинотеатра, Саша увидела, как из подъехавшей машины медленно вышел Иван Андреевич. Неуверенной старческой походкой он шел ко входу в кафе.
Мужчина, словно вставленный в обрамление дорогой одежды, теперь отдаленно напоминал Ивана Андреевича.
Когда-то давным-давно, еще в детском саду, она вместе с остальными детьми фотографировалась в бутафорском костюме. Мальчишки понарошку превращались в космонавтов и капитанов дальнего плавания.
Саша выбрала костюм принцессы. Уж очень красивым было огромное бирюзовое платье с маленькой блестящей короной на голове. На фотографии все оказалось чужим, только веселые глаза, улыбка и сложенные на груди руки принадлежали ей. Вот такая получилась принцесса.
Вблизи Иван Андреевич еще больше походил на бутафорный снимок. Одежда висела, как с чужого плеча, лицо осунулось.
Заказав негазированную воду, Савицкий непонимающим взглядом смотрел на Сашу. Ей даже показалось, что он ее не узнает.
— Как вы себя чувствуете?
— Как я себя чувствую? — переспросил Иван Андреевич. — Как всегда. Хорошо.
— Скажите, вы лекарство принимаете? Может, вам жена дает какие-то таблетки?
Вопрос сорвался неожиданно.
В памяти всплыл эпизод, когда в подвале женщина тоже говорила о больном муже. Выходит, там были Людмила и Задонский? Как она не догадалась раньше!
— Таблетки? Люда? Нет. Устал я сегодня. День тяжелый.
Савицкий отвечал с запинками, обдумывая каждое слово.
— У меня несколько вопросов к вам по поводу центра.
— По центру? Так это лучше к Вере. Я позвоню. Она все решит. А я домой.
Иван Андреевич пожал Саше руку, лежащую на пластиковой папке, и, не прощаясь, направился к выходу. Она молча наблюдала за отцом, даже не заметив, как на папке оказалась визитка. На черном фоне красовались тисненные золотом данные Дмитриевой Веры Васильевны.
Не притронувшись к остывшему кофе, Саша растерянно смотрела в окно. Савицкий также медленно возвращался к машине.
Повертев визитку, Саша достала телефон и позвонила по указанному на ней номеру. Она ни минуты не сомневалась, что Иван Андреевич, выйдя из кафе, забудет обещание и никому не станет звонить.
Договорившись о встрече с Дмитриевой, Саша вызвала такси.
К коммерческому директору Саша зашла после короткого доклада секретаря.
В кабинетной тишине Вера Васильевна внимательно просматривала почту. Часть писем складывала в папку для Савицкого, часть оставляла себе. Не представляющие интереса рекламные буклеты, не раздумывая, отправляла в урну.
Красивая полиграфия завлекала скидками на залежалый товар, предлагала выгодное сотрудничество, кричала о распродаже все того же, как полагала Вера Васильевна, залежалого товара.
На прием незапланированных посетителей Дмитриева явно не была настроена.
— Вера Васильевна, Иван Андреевич звонил, просил помочь девушке.
Секретарь посмотрела в записную книжку, чтобы безошибочно представить Александру Андрееву, но заместитель Савицкого мгновенно, как опытный экономист, разложила вошедшую в кабинет женщину на составляющие цифры.
Казалось, только цифры и способна была воспринимать строгая дама в синем деловом костюме. Когда дебет совпал с кредитом, Дмитриева кивнула, и секретарь закрыла дверь, так и не представив Александру.
— Проходите, присаживайтесь. Вы дочь Ивана. Он много говорил о вас.
Вера Васильевна улыбнулась, черты лица разгладились, и строгость во взгляде пропала.
— Вера Васильевна, отец никогда обо мне не вспоминал. Он вам позвонил и сказал, что у меня проблемы. Ведь так? Я давно не в том возрасте, чтобы расстраиваться из-за этого.
Саша запоздало подумала, что не стоило так начинать разговор с незнакомой женщиной, которая всего лишь хотела выставить Савицкого в лучшем свете.
— Вы правы. Не делай лучше, чем есть, иначе получится, как всегда. Но… — Вера Васильевна развела руками. — Иван мне действительно звонил, только я толком не поняла, чем могу вам помочь? Последнее время Ивана Андреевича сложно понять.
— Я, собственно, поэтому и приехала. И еще… — Саша запнулась.
Говорить Дмитриевой об истинной причине приезда или не говорить вообще ничего и никому, кроме Савицкого, она и сама еще не знала.
Саша внимательно посмотрела поверх головы Дмитриевой.
Красные отблески горящих факелов заполнили все пространство вокруг Веры Васильевны. Такие, как Дмитриева, не предают и не прощают предательства. Не ударят в спину, но сами всегда наготове принять удар.
Ей бы мужчиной родиться. С такими женщинами сложно. Реалистка, не страдающая от угрызений совести. Хорошая мать, может, не такая открыто ласковая со своими детьми, но способная до последнего верить в свое чадо. И сказала, что отец вспоминал о ней, тоже подсознательно, как мать, защищая от обиды неразумное дитя.
Саша открыла сумку «на-все-случаи-жизни» и выудила тоненькую папку.
Она успела выпить принесенный секретарем кофе и съесть бутерброды, а Вера в который раз просматривала и сравнивала записи.
— Я, честно говоря, о центре никогда не думала. Сама понимаешь, не мой профиль, — Вера Васильевна отложила в сторону бумаги. — По бухгалтерии замечаний никаких. Деньги за аренду получаем вовремя, без задержек. Там, правда, аренды той, так — одно название.
— И больше никакой проверки с вашей стороны не было?
— А что проверять? Найти закономерность в смерти этих стариков, я думаю, никто не нашел бы. Для этого специалисты или криминалисты нужны.
Вера Васильевна была права.
В документации полный порядок. Она сама убедилась. Женщины, поступившие в центр, все преклонного возраста и умирали от старости.
В чем вина центра? Нет вины.
