Как раз достал новенький полароид — который подарила мама на пятнадцать лет -, потому что хотел заснять вид шторма далеко на горизонте. Конечно, папа не в восторге был от моего увлечения и всем видом показывал своё неодобрение, но я уже привык и старался игнорировать это, выходило, как можно лучше. В конце концов, такой вид отца изо дня в день стал для меня привычным.
Пока настраивал фотоаппарат, усилился ветер. Нашу яхту начало толкать из стороны в сторону. Было и ни к чему, но шторм пришёл к нам и нужно было действовать соответствующе. Кеннет и папа бегали, что-то делали, то собирая, то расправляя паруса и верёвки, пока я стоял с фотоаппаратом в руках и ждал чего-то. Наверно, просто растерялся или впал в прострацию — не знаю.
Папа тогда крикнул, чтобы я привязал один из тросов, конечно, он добавил к этому ещё пару ласковых, но они не имеют сейчас значение. Я посредственно знал все это названия деталей яхты, хотя папа не раз всё показывал и называл. Наверно, обращался с его развлечениями так же, как и он с моими.
Поэтому я сделал не то, что от меня требовалось. И в тот момент, когда мы были непосредственно в эпицентре разыгравшегося шторма, один из тросов отскочил в отца и сильно его ранил, к тому же его откинуло так, что он сломал ногу — это мы поняли по неестественному сгибу, и отключился на двадцать минут, пока мы старались справится с непогодой, оттащив его в каюту.
Брат понял всё так, как было на самом деле — я виноват в том, что произошло. И я понимал, что Кеннет не скажет об этом отцу, чтобы с ним не случилось, если мы, конечно, выберемся; по крайней мере, не сразу — дождётся момента, когда ему нужно будет что-то, и если не соглашусь, то выложит всё как на духу. И я думал, что-то увечье, которое оставил на отце, даст ему отличный повод лишить меня всего, даже своего имени.
И мой брат, спустя восемь лет, решил, что пора вернуть долг. План был прост: жениться на тебе, два года побыть вместе, а потом — я свободен с хорошей суммой, на которую мог заниматься тем, что нравится. В конце концов, я бы уехал как можно дальше от этой семьи. Это больные отношения. Я хотел бы забрать маму, но наверняка не согласится, отец контролирует её повсеместно, хотя она и не жалуется. Не понимаю, как она любит его, и всегда говорила, что я просто не даю ему шанс. Вот чего-чего, а шансов у него было предостаточно, только они ему были и не нужны.
Лукас замолкает и прикладывается щекой на макушку. Сейчас он такой беззащитный и абсолютно не похож на себя того, что мучает меня и издевается, заставляя сдаться и выйти за него. Я бросаю взгляд на наши руки, которые находятся так близко с одинаковыми кольцами. Теперь они символизируют не только груз, но и некоторое доверие — я уверена в том, как Лукасу не просто признаться в ошибках, которые могли стоить отцу жизни, а ещё в том, что творится за границами идеальности семейства Мэй.
— Поэтому я ухватился за идею: два года с девушкой и меня не станут мучить. По тем рассказам, что услышал от Кеннета и Патрисии, ты тоже в своей семье не на первом месте. Понимаешь, это и тебе дарует свободу, о которой мечтаешь не меньше моего.
Он разворачивает к себе, а я стараюсь не смотреть на него — неудобно от всей этой информации и страшно, что я могу согласиться без тени сомнения, больше не ненавидя его за весь этот спектакль. Лукас слегка сжимает мои плечи.
— Лорин, посмотри на меня, пожалуйста!
«Вот уж хрен, посмотрю — и он добьётся всего, что хочет». Только вот проблема в том, что всё уже вышло по плану — я помогу ему и сестре. Помогу во вред себе.
Поднимаю затуманенный взгляд, а его большие глаза невероятной красоты впиваются в меня, словно когти.
— Ты мне, действительно, нравишься, Лорин, — говорит он и целует, не чувствуя никакого возражения с моей стороны. И впервые выходит спокойно, это как дополнительная исповедь — продолжение вечера честности.
Лукас мягко укладывает на плед, нависая сверху. Проводит рукой по пиджаку и расстёгивает пуговицы. Я не останавливаю его, потому что это ни к чему — между нами нет тайн, кроме того, что испытываю к нему. Или только хочу испытывать? Неужели можно войти в одну реку дважды или просто не забыла то, что почувствовала три года назад? Может, хоть эта близость позволит понять и расставить всё на места?
Я понимаю, насколько всё это неправильно, но после всего не хочу думать о том, что будет потом. Хочу здесь и сейчас. Его мягких волос на лице, которые щекочут лоб. Губ, которые медленно, плавя меня на атомы, спускаются на шею. Рук, которые то словно способности Бобби Дрейка, а то и Пиро [2]. Шепота и полустона, когда он касается ключиц и спускаются ниже. Я уже предвкушаю продолжение, не заботясь ни о чём, только отдавая часть себя. Особенно воспоминания и страхи.
— Что это? — отрываясь, спрашивает Лукас, смотря на что-то на одежде.
Нехотя поднимаю голову и вижу, как из пиджака торчит бумажка. Она скомкана и измята, но ловит в плен и не даёт забыть о ней, как будто скрывая очередные секреты. Разворачивая её, читаю слова:«Берегись Кеннета». Перед глазами вспоминаются долгие объятия сестры на прощание, её взгляды на жениха и то, что увидела в комнате. Я, наконец, осознаю, что у неё на голове была запекшаяся кровь и морщилась она от моих прикосновений не из-за меня. Пат что-то знает и скрывает.
[1] - ещё одна отсылка к "50 оттенкам серого"
[2] - персонажи Люди Икс. Один управляет холодом, другой - огнём.
Глава 9. Лорин Хорн. Последний подарок
Лукас скатывается с меня, поправляя одежду, и садится на плед, пока я продолжаю разглядывать записку. Скачущий, торопливый и неровный почерк сестры. Видимо, когда Пат долго обнимала на прощание, тогда и незаметно передала записку. Комкаю бумагу от осознания того, что этот ублюдок ей манипулирует и того хуже — бьёт. Кеннет всегда был улыбчивым, спокойным, умным и красивым. К нему не было никаких нареканий, и тут здрасьте — приехали. И тут не черти в омуте прячутся, а сам Дьявол.
Именно то, что не ожидалось никакой низости от богатенького Ричи [1], так неприятно. Да и этот его поцелуй на прощание, теперь-то я вряд ли буду думать, что это случайность. А
