— Ку-ку-ку, — закуковал скрывшийся под одеялом Валуа.
— А ну, раз вы Ку-Ку, значит, к вам пришел ваш друг Ду-Ду. Примете вы своего старого дружка, плутишка?
Король, выскочивший из-под одеяла в своем прозрачном хитоне, бросился обнимать и целовать Ду-Ду, и так откровенно они лизались, что Константину стало отвратительно смотреть на всю эту канитель. Но смотреть этот порнофильм нужно было непременно.
Он, конечно, подозревал и Пьера, а поэтому не принес к ужину ножей. Вся пища была приготовлена таким образом, что ее можно было есть руками. Двое влюбленных сели ужинать, и болтовня у них пошла такая, что иной молоденькой болтушке они бы дали сто очков вперед.
Король и Пьер пили вино и после каждого бокала крепко целовались…
Так, насытившись и нацеловавшись, пришло им время, как понял Константин, играть в плутишек. Первым предложил король, а щупленький и маленький Пьер (он же — «Ду-Ду») охотно поддержал приятеля — так и задрожал от предстоящих удовольствий.
И если Генриху и не нужно было раздеваться, то Ду-Ду пришлось снимать костюм, и вот уж он стоял перед королем совсем голым, и только длинные чулки оставались на его худых ногах.
— А ну-ка, кто первый под одеяло заберется! — совсем по-детски предложил король.
И оба с разных концов гигантской постели ринулись под одеяло, проползли немного и затихли. Вдруг раздался чей-то голос:
— Плутишка!
— Ку-Ку! — послышался ответ.
Константин следил за одеялом и видел, что то тут, то там вздымается оно, и эти бугорки-то расползаются, то снова начинают сближаться. И что-то тяжелое и неприятное почудилось наблюдателю.
Он не отдавал себе отчета в этих ощущениях, совершенно не видя опасности в худеньком королевском фаворите. К тому же, Пьер был совершенно раздет. Куда ему спрятать кинжал?! Наконец один из игроков, которому, как видно, надоело быть в одиночестве, стал приближаться ко второму.
Константин видел, что человек этот ползет медленно, будто именно медленное и постепенное приближение к партнеру доставляло неизъяснимое удовольствие. Все ближе, ближе… Только полметра разделяет их… Четверть метра… Вот они уже слились, вот послышался стон радости. «Да радости ли?.. Да это же стон дикой боли!..»
Константин долго отдергивал одеяло, путаясь в складках ткани. Но когда он его отдернул, то увидел голого короля. Простыня вокруг его перерезанной шеи была красно-алой. А Пьер, держа в руке узкий и короткий стилет (такой и в чулок умело можно спрятать), горько плакал, зажимая рукою рану на шее своего короля-любовника.
Когда Костя, стоя ногами на кровати, взяв рукоять шпаги в обе руки, раз за разом пронзал маленькое тело, которое содрогалось от каждого удара. В конце концов, такое было гуманно в отношении Пьера, которому наверняка грозила бы жуткая участь, если бы его схватили.
Но сейчас Костя расправлялся не с убийцей короля. Он убивал свою несбывшуюся надежду хоть на миллионную долю секунды при помощи человеческих усилий задержать ход Истории.
Он убивал химеру мысли — или то, что ему казалось химерой.
В Париже он пробыл потом совсем недолго. Константин видел, как радовался народ, когда погребали тело короля. Интересно знать, стали бы радоваться испанцы, если бы кто-то прирезал любителя кошачьих клавесинов. Вряд ли, ведь тот был извергом, а Генрих Третий — просто бездарью на троне.
Костя зашел к тому самому меняле, которого в свое время обманул. Он спросил:
— Вам дублоны испанские не нужны?
— Нет, нет, идите со своими дублонами подальше, черт бы их взял!
Костя вынул кошелек, выложил на прилавок двадцать пять монет и сказал изумленном меняле:
— Простите меня покорнейше! Тогда я очень нуждался в деньгах…
Потом он приобрел большой походный сундук, накупил разных подарков для всех своих родных. Ехать он решил на почтовом дилижансе, и большой багаж уложили прямо на крышу кареты, а от дождя прикрыли рогожами.
Все, теперь в Париже не оставалось никаких дел. Можно было уезжать. Но не со спокойной душой, а пребывая в смятении.
По крайней мере, он сделал все, что было в его силах. А что касается посмертной славы… Генрих Третий в любом случае войдет в историю. И — вот ведь чудо! — кто-то даже станет считать его вполне приличным властителем, правда, правившим в дурные времена. Даже мужественным, что характерно. История с убийством короля обросла множеством легенд, вместо Пьера появится некий монах Клеман, а Константин выпадет из нее напрочь. Госпожа История решила отомстить тому, кто пошел против нее.
Так он и трясся впервые в жизни в такой «общественной» карете, зато многое увидел через окно: и Германию, и Польшу с Литвою. А когда стал он приближаться к родным местам, сердце так заныло, что захотелось выскочить из дилижанса и бежать бегом впереди его…
Наконец, въехали во Псков. Пообещав мальчишкам по серебряной копейке, Костя велел нести багаж к палатам Росиных.
К дому Костя подошел с опаской. Запросто могло случиться, что жена его уж вышла замуж: Ведь даже церковь при долгом и безвестном отсутствии мужа дозволяла женщинам вступать в повторный брак… Правда, Богдан ни о чем подобном не писал, но, быть может, просто не хотел зря огорчать.
Вот взошел Константин на порог взошел, дверь толкнул… Не сказать, что богатства у его семьи с тех пор прибавилось!.. Но и не обеднели они, не разорились, спасибо Богдану!
Оказался он в горнице. Там, за прялкой, сидела немолодая и утратившая былую красоту женщина. Голова ее была закутана в платок.
— Здесь, что ли, Росины живут? — спросил Константин.
Веретено, которое держала Марфа, выпало из рук ее и покатилось, разматывая пряжу.
Костя подошел и опустился на колени перед дорогой своей Марфушей.
Глава девятая,
в которой герой неожиданно вспоминает свою первую средневековую профессию, а заодно пытается сделать то, что когда-то отверг царь Иван
Шел 1590 год. Уже много времени прошло с тех пор, как Константин вернулся из дальних странствий во Псков, к своей семье. Поначалу счастливый и
