Уже знаю. В башню! Во что бы то ни стало это должно произойти! Определенно чувствую: в этом мое спасение, сейчас же. Настоящая уверенность еще может подхватить меня, уже летящего в пропасть! И только она! Завтра сразу — в Раттентемпль!
Ах — Слон — Лев, вас у меня уже нет!.. Кроме вас, нет псов, нет моих друзей на свете; я — ваш убийца — расплачиваюсь за свой мерзкий поступок — и что — каждую ночь — лечь…
15 августа.
Счастливо добрался до Раттентемпля. Особой lucida intervalla у меня сегодня не было, но зато эта моя ночь не была сегодня такой уж черной… была почти приятной. Хотя я лаю и мычу, кусаюсь немного и бодаюсь, но при этом все время смеюсь.
А знаете почему? Потому что я спасен! Окончательно!
Моим спасением является, собственно, podex romanus. Идти в башню, чтобы убедиться? Вздор! Это же невозможно! Сегодня пошел в синюю комнату, но уже она одна напугала меня настолько, что я с криком бросился бежать со всех ног. А что произошло бы, если бы я заглянул вовнутрь этой одежды… Ерунда!
Но Орех! И у меня он будет, хотя Эсмеральду и посадили. Знаете, что я сегодня нашел, христиане правоверные? Иду сегодня по парку крепости — и вдруг из-под ног выскакивает лягушка. Смотрю — и что я вижу? Там, где она раньше сидела, лежит перышко. Очень красивое; похожее на куриное. Бегу за лягушкой, чтобы посмотреть, так ли она прекрасна, как улыбка девственницы, но не нахожу ее. Но так как она потеряла перышко, она, разумеется, прекрасна, как улыбка девственницы. Становится ясно, что это царевна-лягушка, которую потревожили, и она обронила перо, вырастающее из ее заднего прохода раз в 100 лет.
Урра! У меня драгоценнейшая составная часть podex romanus! а все остальное обеспечит уже моя энергия — Что там башня — идиотизм!.. Я совсем о ней забыл. Башня — такая чушь!
16 августа.
Сегодня я развернул деятельность, достойную Фридриха Великого. Сразу утром я написал Хагенбеку, чтобы он прислал мне, хоть за миллионы, слезы гориллы. Потом послал за стекольщиком.
— Мужик, сможешь изготовить для меня стеклянную ловушку для поимки лучей планеты Альдебаран? — гаркнул я на него. — И через день принести мне пот алмаза? Ты стекольщик, подлец, у стекольщиков бывают алмазы для резки стекла.
— Ваше сиятельство, этого я не смогу сделать! — залепетал он.
— Собачья морда, — ору я, — и ты называешь себя стекольщиком? Или я получу и то и другое до завтра, или прикажу, чтобы тебя император собственноручно четвертовал и повесил.
— Ваше сиятельство — я это — сделаю, — пробормотал он, поплелся к двери и тут же выскочил вон.
Значит, и лучи мне обеспечены. Тогда я пошел искать помет змеи на папоротнике. В парке замка растет и папоротник под сосенками. И скоро я увидел белесую кучку, немножко похожую на воробьиный помет. Несомненно, я нашел и третий ингредиент. У меня есть помет змеи, перышко лягушки, Альдебаран обеспечен. Хотелось бы посмотреть на того, кто посмеет сказать, что будущий немецкий император не сможет получить от паршивого Хагенбека слезы гориллы. Ура! я спасен!
17 августа.
Святой Боже! Как я вчера безумствовал! Я дрожу при воспоминании обо всем этом… Меня стерегут. Главное, стекольщик меня доконал. Но у них, у рабов, не хватает смелости обратиться к властям. Но они точно дали знать моим родственникам, а те уж привлекут и власти. Они бы сделали это уже давно, если бы я для Вилли кое-что не значил…
Сейчас полдень. С утра чувствую себя почти нормальным. И что-то новое, такое сладкое, как будто такое белое вылупляется из меня…
Pereat podex romanus! Единственное мое спасение: башня! Если там будет солома, знаю, что вылечусь от безумия, даже будучи в сумасшедшем доме, и даже если бы меня лечили знаменитейшие психиатры мира! Если же вместо соломы найду — что-то другое… — Пусть тогда труп набросится на меня! Или пускай меня та живая, хохочущая где-то там в углу, заколет на смерть! Лучше ужасный конец, чем ужас без конца…
Иду туда сейчас же; не мешкая, иду в башню!
Перед полуночью.
Хи-хи-хи! Я там был. То есть в башне; не в голодной темнице, конечно, хе-хе-хе! Первую дверцу я открыл; но та, другая, была такая ржавая и безобразная, что я, крича, бросился оттуда бежать, и бежал, пока не оказался в своей спальне. Только через час я вспомнил, что оставил все потайные дверцы открытыми. И, представьте, пошел и закрыл все. И все шло совершенно легко. Я был как лунатик. Мне досадно, что я туда не вошел. Что-то вылупляется, вылупляется…
18 августа в час пополудни.
Хотя вчера вечером я опять безумствовал, сегодня у меня с утра lucidum intervallum. Знаете почему? Потому что я пьян в стельку. В голову мне пришла гениальная мысль, что буду всю эту сволочь вокруг меня обманывать тем, что все время буду вдребезги пьян. Не все ли равно, какая невменяемость. Объегорил же я полицейских, хотя моя задница заплатила за это вонючими слезами. Объегорю эдак и всю мерзкую гвардию своих родственничков!
Они уже собираются. Брат генерал здесь и две двоюродные сестрицы, обезьяны. Ну а что с меня взять? Я не держусь даже на четвереньках и только ору «Wacht am Rhein»[38].
Конечно, теперь я не дошел бы до башни, даже если бы — это самое — воспылал к ней страстью, как к — любовнице. И — знаете от чего я пылаю? Прежде всего, от сливовицы, потом от страха, а потом также — от какой-то тоски по ней — по этой моей половине… Конечно, она тоже мертвецки пьяна, как и я, хи-хи! Тянет меня туда, тянет…
Но таким образом я туда не доберусь. Мне не следует столько пить. Потому что, ничего не поделаешь,
