Сейчас Роберт мог бы написать диссертацию о боли, потому что теперь, как ему казалось, он знал об этом все. Та боль вовсе не была болью вообще, ведь тогда он был маленьким мальчиком, и скорее всего, помнил он именно душевную боль — тот самый стыд, — а не физическую. Сейчас он прочувствовал все краски настоящей, человеческой, телесной боли. Она прорывалась сквозь его сознание и путала разум. Он был готов умолять Нину о прощении, только чтобы она дала ему таблетки от этой адской боли. Он был готов сам признаться в убийстве, лишь бы она помогла ему не чувствовать больше этого. Не готов он был только мириться с этой болью, потому что пять часов подряд она высасывала из него все силы.
Вспышка света из открывшейся двери заставила его снова завыть, она, казалось, вонзилась в его голову своими маленькими мерзкими лучиками. Теперь он понял, как хорошо ему было в темноте.
— Ты еще жив? — спросила она. Ее голос был бодрым.
— Нет. — Он заплакал.
— Я тут принесла тебе кое-что.
Она спустилась по лестнице, неся в руках тазик с водой, бинты и аптечку.
— Сейчас я буду делать тебе перевязку, а ты постарайся терпеть. Ты же взрослый мальчик? — Он не понимал ее веселого тона.
— Зачем ты сделала это? — спросил он.
— Это же очевидно, Роберт. Не буду же я тебя все время привязывать, это не очень хорошо. Иногда мне придется отлучаться на целые сутки, как же ты будешь тогда спать? Я не настолько изверг, чтобы не давать тебе спать.
— Ты изверг, это на сто процентов, — простонал он.
— Нет, я просто не хочу, чтобы ты убежал. Если тебе не будет, на чем бежать, ты ведь тогда не убежишь? — Она улыбнулась. Роберт не мог поверить в дерзость своего сознания, потому что счел ее улыбку соблазнительной. Он мысленно отругал себя за это.
— Я не убегу, честно. — В его голосе слышалась мольба. — Только не делай больше так.
— Не могу обещать. У тебя ведь все еще есть твоя вторая нога.
Он похолодел от ужаса.
— Нет, не бойся, точно не сегодня. — Она принялась обмывать его ногу намоченным вафельным полотенцем, он вздрагивал каждый раз, когда она к нему прикасалась. — Слишком много потрясений на сегодня, а то ты еще скончаешься от потери крови.
Закончив, она перевязала его ногу бинтом, сквозь ткань тут же проступили кровавые разводы. Она кинула мокрые салфетки в таз и направилась к выходу.
— Ты вернешься?
— Я принесу тебе ужин.
Она вернулась все с тем же подносом в руках и принялась кормить его. Зачерпывала ложкой суп, дула на него, совсем как мама в детстве, и подносила ложку ко рту. Роберт почувствовал облегчение, когда теплая жидкость спускалась вниз по пищеводу. Он немного ожил.
После кормления она начала развязывать его. Он не сопротивлялся. Ему не хотелось бежать сегодня, ему больше ничего не хотелось, только бы коснуться головой подушки и чтобы сон отпустил его боль. Она сделала ему укол кетопрофена и взбила подушку.
— Ты мне все еще нравишься, Роберт. Пусть все останется, как есть. Не пытайся бежать, тогда не придется простреливать тебе вторую ногу.
— Я не буду, — ответил он.
Она приблизилась к нему и поцеловала его в губы. Он ответил на поцелуй.
— Вот что мне в тебе нравится, — сказала она. — То, что ты, несмотря на боль, чувствуешь ко мне симпатию. Это чертовски возбуждает.
— Я не буду сегодня.
Но он не смог ей противостоять. Она стащила с него штаны, помогая ему освободить раненую ногу, и оседлала его. Она все сделала сама — ему практически не пришлось двигаться. Разрядка была очень кстати. После ее ухода он уснул как младенец. Только во сне ему являлся его пистолет, который говорил человеческим языком и просил спасти его из плена. Когда-нибудь, когда он выспится, он так и сделает.
Глава 4
Он проснулся от грохота. Нина стояла спиной к нему и устанавливала неподалеку от Роберта какую-то коробку. Она отошла, и он увидел террариум, заполненный личинками диамфидии.
— Видишь, что ты наделал?
Роберт испугался, что сейчас она снова начнет причинять ему боль, и молчал, затаившись.
— Из-за тебя пришлось перенести сюда террариум.
— Почему из-за меня? — Он решился на требовательный тон, хотя боялся ее.
— Детектив Кюмри, твой коллега, между прочим, может заявиться ко мне домой в любую минуту. Если бы ты не начал этого дела с ядом, то ничего этого не случилось бы. Хотя… знаешь, я даже рада, что все так получилось. Это дает нам повод получше узнать друг друга.
— Не могу сказать того же.
— Ты все еще обижен за свою ногу? Перестань, все ведь хорошо. Твоя нога в порядке, я делала тебе новую перевязку, пока ты спал.
Роберт был удивлен. Неужели он мог не заметить этого? Неужели так крепко спал? Это было плохо, очень плохо, такими темпами не получится никакого побега.
— Зачем ты принесла его именно сюда?
— Здесь его точно никто не найдет. Ну и я не хочу, чтобы ты лишний раз разгуливал здесь. Иначе ты можешь наткнуться на нежелательных соседей. — Она хихикнула.
— Разгуливать с простреленной ногой?
— Поверь, Роберт, я не могу тебя недооценивать. Я знаю, на что ты способен. Прости за ногу, это была вынужденная мера.
Он все еще помнил, что она обещала прострелить ему вторую ногу, но боялся спросить у нее, хотя это ожидание его убивало.
— Ты больше ничего не собираешься со мной делать?
— Пока — нет.
Он выдохнул.
— А когда — да?
— Если ты будешь хорошо себя вести, то никогда. Знаешь, я общалась с твоим коллегой. Он показался мне очень милым.
— Его ты тоже собираешься убить?
— Я пока не собираюсь тебя убивать.
— Пока — нет.
— Точно. Мы с ним встречались в моей лаборатории, он заходил посмотреть, как я работаю. Мне кажется, он мной заинтересовался.
— В каком плане?
— Как женщиной. Он слабо верит в то, что женщина может работать биоинформатиком. Он в каком-то смысле шовинист, не поверил в то, что мне хватает мозгов программировать.
— Он тебя подозревает?
— Конечно. Спасибо тебе, Роберт.
— Что еще он знает?
— Они пока не уверены, но подозреваемых сейчас всего двое — я и Кэт.
— Тебе не стыдно?
— За Кэт? Есть немного, но она сама виновата в своей неаккуратности. Я уговорила ее закончить анализ, хотя у нас так не делают. Бедняжка слишком сильно устала за ночь, поэтому я склонила ее на проступок. Иначе это никак не назовешь. Я пообещала ей, что никому не скажу, но ведь речь идет о моем спасении. Все средства хороши, когда дело касается свободы.
— Ты дьявол.
— Называй меня, как хочешь. Ты еще не передумал по поводу регрессии?
— А ты решилась?
— Думаю, да. Я готова покопаться в своем прошлом.
— Что мне за это будет?
— Я не убью тебя.
— А ты меня отпустишь?
— Не могу обещать. Но если все повернется так, что
