– Там в ванной твой халат, – сказала она, не глядя на Чернова, а потом добавила с горькой усмешкой: – Пригодился. А вам я сейчас что-нибудь подыщу…
– Не нужно. – Шипичиха махнула на нее рукой. – Само просохнет.
Спорить с ней Нина не стала, наверное, на споры у нее не осталось сил. А Чернов от сухого халата не отказался. Дурак он, что ли, отказываться!
Ванная комната в этом старом доме была просторная, с окном и чугунной ванной на львиных лапах. Неожиданная штука для здешней глуши, сродни кованой кровати, антикварному платяному шкафу и зеркалу. Чернов стащил с себя всю одежду, залез в ванну, оставляя на белой эмали грязные следы от ног, включил воду. Вода полилась не сразу, сначала дом словно бы содрогнулся всем своим нутром, всхрапнул, а потом из закрепленного на стене душа на Чернова хлынули редкие бодряще-холодные струи. С напором тут была беда. Или с напором, или с насосом, или вообще со всем домом.
Он быстро ополоснулся, наскоро вытерся и влез в свой халат. Халат пах чем-то вкусным, совсем не мужским. Нацеплял, значит, всякого, пока болтался в чужой ванной.
Пока Чернов принимал душ, Нина сварила кофе, по дому плыл его призывный и успокаивающий аромат. Шипичиха, кажется, задремала в кресле перед камином. Во всяком случае, глаза ее были закрыты, а лицо казалось гипсовой маской, почти такой же страшной, как тогда на озере. Чернов на цыпочках прошел мимо гостиной и спальни на кухню, уселся за стол, привалился спиной к стене.
– Я тебе тоже сварила. – Нина поставила перед ним большую чашку кофе, сказала чуть виновато: – Только к кофе ничего нет. Все, что я купила в кафе, осталось в твоей машине.
– Я сейчас принесу. – Он уже дернулся было, чтобы встать, но Нина замотала головой.
– Не надо. Кажется, у меня где-то должна быть шоколадка.
Она боялась. Боялась выпускать его из дома. Боялась впустить в дом кого-нибудь извне. Сущь боялась впустить. Она ведь не знает про теток с хороводами, не довелось увидеть этакую красоту. Но ей хватило и того, что увидела. Или того, что им примерещилось. Ведь примерещилось же?
– Что думаешь делать? – Чернов подул на свой кофе, сделал осторожный глоток.
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Шипичиха обещала заговорить дом…
Прозвучало это буднично, как данность. Словно бы заговоры и прочая мистическая хрень в Загоринах считались самым обычным делом.
– А не проще ли съехать?
– Нет. – Она покачала головой. – Я знаю, нам нужно оставаться в этом доме. Не спрашивай, откуда знаю, я все равно не смогу объяснить.
Зато Чернов мог объяснить. Не давали ему покоя деревянные бусы. И тот туман, которой внезапно возник у него в голове после разглядывания резных бусин, тоже не давал покоя. Шипичиха, может, и не была ведьмой, но гипнозом она точно владела. А когда есть гипноз, психотропы не нужны, подопытному можно внушить что угодно, хоть чупакабру, хоть русалочьи хороводы. Эта мысль была здравая и в каком-то смысле оптимистичная, но объясняла она далеко не все. Зверюга напала на машину еще до того, как они встретились с Шипичихой. Значит, зверюга настоящая, а все остальное – морок и дурман. Собака Баскервилей местного розлива. Может, старуха подобрала зверюгу в лесу еще маленькой, выходила, вырастила, отпустила на вольные хлеба, а зверюга вместо хлеба предпочла человечинку. Прибить бы от греха подальше, но ведь жалко, проще запугать народ страшными сказками про чудовище, чтобы сидели люди по ночам дома и не шастали где попало. Особенно у Темной воды, потому что озеро как раз и есть зверюшкин ареал обитания.
– Это гипноз, – сказал Чернов шепотом, чтобы не разбудить Шипичиху. – Она тебя загипнотизировала. И тебя, и меня, и малого.
– Чушь! – Нина вскинулась, готовая защищать старуху, а потом вдруг потрясенно замолчала, уставилась на приткнувшуюся в углу кухни юлу – старую, железную, со следами ржавчины. У Чернова в детстве была такая же.
– Ну? – спросил он требовательно. – Что ты вспомнила?
– Ничего. – Нина покачала головой. – В том-то и дело, что я ничего не помню, но мне кажется, я ей про себя все рассказала. – Ее губы, и без того бледные, посинели, как у покойницы.
Что такое страшное было в ее жизни, о чем она боялась рассказывать? Какую информацию приходилось вытягивать из нее под гипнозом? Чернову было неинтересно. Не его это дело. У него есть дела собственные, ничуть не менее важные. Так уж вышло, что они связаны с вот этой до смерти напуганной девчонкой и ее сыном. Иначе Чернова здесь бы просто не было бы.
– А что конкретно ты не помнишь? – поинтересовался он. Эту беседу следовало повернуть в более безопасное и полезное русло. – Она сказала, ты была при смерти?..
– Вот этого я как раз и не помню. – Нина отхлебнула кофе. – Ты не знаешь, но я жила в этом доме в детстве. Оказывается…
– Оказывается?
– Я этого не помню.
– Я тоже не все помню из своего детства.
– Ты не все, а я вообще ничего. И той болезни, про которую говорит Шипичиха. – Она рассеянно вертела чашку в тонких пальцах. – Я помню себя только с трех с половиной лет. Вот словно бы свет включили в темной комнате и осветили все, что в ней было до этого. Понимаешь?
Чернов не понимал, но на всякий случай кивнул.
– А когда мы с Темкой переехали в этот дом, я, кажется, начала вспоминать.
– Что?
– Запахи… – Нина закрыла глаза. Ее изящно вырезанные ноздри раздулись, будто она принюхивалась. – Я помню запах мокрой шерсти. И помню не то лапы, не то руки, которые зажимают мне лицо, не дают дышать. А мне страшно, мне так страшно, что проще умереть, чем перестать бояться…
– Чего ты боялась? – Нет, вопрос нужно переформулировать. – Нина, кого ты боялась в своем детстве?
Она очень долго молчала, а потом неуловимо быстрым и неуловимо изящным движением перевернула чашку над блюдцем. Бесконечно долгие мгновения они наблюдали, как коричневые потеки кофейной гущи превращаются в очертания остроухой клыкастой морды. Запахло мокрой шерстью…
* * *Чернов остался у них до утра, ночевать лег на тахте в гостиной. Нина прикорнула рядом с Темкой, но уснуть не могла очень долго, все прислушивалась то к едва слышному дыханию сына, то к шорохам за окном. Уснуть получилось лишь под утро. Кажется, только глаза закрыла, как кто-то тронул ее за плечо. Еще не до конца проснувшись, Нина вскинулась, нашарила рядом Темку и только потом открыла глаза.
Над ней склонилась Шипичиха. Как долго она вот так стояла?
– Вставай, – велела старуха. – Дверь за мной запри.
– А вы куда?
– Домой. Рассвет уже, а у меня дома дел
