– Да, да! Что? – Нилс похоже совсем меня не слушал. – Значит, он привез вас из Аманэля. Но как? Боже, вас нельзя никому показывать! Боже!
Мне надоело слушать бессвязную речь, похожую на бред.
– Я ухожу, – заявила я. – Может, вы все же расскажете мне все, что знаете?
– Да, да, – закивал старик, вселяя в меня надежду и тут же безжалостно отбирая ее: – Позже, чуть позже! А пока укройтесь в своих покоях, скажитесь больной. А я помогу вам. Спасу! Нужно только потерпеть.
Интересно, от кого он собрался меня спасать. Я поспешила поскорее уйти. Вконец напуганная и измученная, я вбежала в спальню и наткнулась прямо на Джит. Служанка подкладывала в камин поленья, разжигая огонь.
– Миледи, вы уже вернулись? Помочь вам раздеться?
– Нет, спасибо, – проговорила я, отступая в тень, но, кажется, Джит ничего необычного во мне не заметила. Пожелала доброй ночи и ушла. Как только за ней закрылась дверь, я тотчас кинулась к сундуку, на дне которого хранился подарок отца. Возможно, именно сейчас взглянув на цветок еще раз, я хоть что-нибудь пойму. Сейчас я была уверена наверняка: этот странный дар имеет непосредственное отношение ко мне. Отец знал нечто такое, что по какой-то причине не мог мне рассказать. Я должна понять, я просто обязана разгадать его послание.
Достав резную шкатулку, распахнула крышку, и тут же из моей груди вырвался протяжный стон. На бархатной поверхности ничего не было, шкатулка оказалась совершенно пуста. Я облизнула пересохшие губы и судорожно вздохнула. Пока меня не было, кто-то побывал в спальне и унес цветок. Надо было прятать лучше. Какая же я дура! Натянутые, как струны, нервы дали о себе знать, я с досады бросила шкатулку на пол. Она с грохотом упала и раскололось. Деревянное дно отскочило, обнажая нечто необычное. Я пригляделась и увидела валявшийся под ногами сложенный лист пергамента. Нагнувшись, подняла его. Видимо, в шкатулке был потайной отдел, и послание тщательно спрятали. Дрожащими руками развернула лист, и сосредоточенный взгляд заскользил по тщательно выведенным чернилами буквам.
Слова расплывались перед глазами, отказываясь выстраиваться в связные предложения. Пожелтевший пергамент ходил ходуном в подрагивающих пальцах. До ушей донесся тихий скрип половицы, заставив меня испуганно вздрогнуть и оглянуться. В комнате никого, кроме меня, не было, но лучше не рисковать. Я бросилась к дверям и защелкнула засов, давно пора было запирать комнату, но закрывать на ключ двери не положено. Слуги часто заходят в покои, пока нет господ, чтобы растопить камин или сделать уборку. Но кто-то, помимо прислуги, видимо, решил навестить спальню, пока меня не было, и украл цветок.
Только убедившись, что мне никто не помешает ознакомиться с посланием, я прошла к кровати и, присев на самый краешек, постаралась успокоиться. Когда дыхание выровнялось, а нервозность улеглась, я развернула пергамент и принялась читать:
«Лорейн! Если ты держишь в руках это письмо, значит, я уже покинул наш мир и больше не имею возможности заботиться о тебе. Надеюсь, той денежной суммы, что я оставил тебе в наследство, хватит на жизнь, хотя назвать жизнью жалкое существование, что мы все здесь влачим, язык не поворачивается.
Все, что я написал ниже, можно воспринимать как измену, но я хотя бы на бумаге смогу излить душу и облегчить груз своей вины. Моя дорогая девочка, я вовсе не тот благородный рыцарь, каким ты меня всегда видела. Я сломал не одно перо, пока наконец не заставил себя написать эту горькую правду. Много лет назад, отправляясь в первый военный поход с королем Шенаром, я и подумать не мог, что когда-нибудь смогу назвать своего повелителя чудовищем, но истинным мерзавцами были мы, те, кто под его знаменем нападал на соседние города и грабил их. Мелкие княжества падали к нашим ногам. Копыта лошадей топтали чужие святыни, а острые мечи разили невинных людей. Каждый раз мы возвращались домой, сгибаясь под тяжестью чужих богатств, опьяненные легкими победами, строя планы на следующую войну. Но только на своей шкуре познав истинное горе, увидев слезы своих жен и детей, многие осознали, чем пришлось заплатить за обогащение Элларии.
Лорейн, ты часто спрашивала меня о своей матери, сейчас настало время поведать мою самую большую тайну и мой большой позор. Каждый раз, когда я заглядывал в твои глаза, я видел чистое весеннее небо над Аманэлем. Твои золотые волосы были в тон узоров на стене храма, в котором я тебя нашел. После той резни, что мы учинили, я зашел в одно из белокаменных сооружений, в котором горожане поклонялись своим богам, чтобы сорвать с алтаря золотые украшения, и среди мертвых тел я увидел тебя. Видно, твоя мать положила тебя в корзину, но не успела унести, ее потухшие пустые глаза смотрели на меня с укором. Опьяненный эйфорией, я уже занес меч над невинным младенцем, но тут же устыдился своего поступка. Свет померк в моих глазах, блеск драгоценных камней потускнел. Я забрал невинного ребенка с собой как вечное напоминание о той цене, которую пришлось отдать твоему народу за наше обогащение».
Я вытерла набежавшие на глаза слезы, не в силах читать дальше. Новость о том, что отец оказался мне неродным, острым жалом впивалась в счастливые детские воспоминания, отравляя их ядом сожаления. Мало того, именно сэр Олвер ворвался, подобно хищному коршуну, ведомый королем, и уничтожил моих родителей, лишил семьи, лишил матери. Слезы выжигали глаза, рыдания душили, пальцы вцепились в пожелтевший лист бумаги, сминая его, но я нашла в себе силы продолжить читать:
«Я не мог никому открыть тайну твоего происхождения, ты одна из тех, кто проклял Элларию. Искренне надеюсь, что ты никогда не прочтешь это письмо и не узнаешь всю горькую правду про меня. Будь счастлива, дочь моя».
Я несколько раз перечитала строки, пытаясь найти хоть какой-то намек на объяснение тех странностей, что творились сегодня со мной. Но, кроме признания в обмане, так ничего и не нашла. Грудь разрывалась от боли, я тихо плакала, уткнувшись в подушку, пока не упала без сил, все еще сжимая в руках уже помятый лист бумаги.
Бросив на письмо взгляд красных воспаленных глаз, я подумала, что нужно спрятать его, а лучше сжечь, но бросить послание в огонь рука не поднималась.
