— Тогда я расскажу, — решилась Ягмара. — Это был какой-то колдун. Страшный колдун, страшнее Тоначи-бабы. Он призвал к себе кого-то из нижнего мира… или пытался призвать, не знаю, может, и не получилось у него. И хорошо, что мы ему не помешали…
Ний кивнул.
— Возможно, там, где мы останавливались, в старину была какая-то страшная битва и много людей полегло.
— Или не в битве, — сказала Ягмара. — Скорее, там было капище кого-то из старых богов, которые требовали людской крови. И, наверное, как раз под тем местом, где убили волков, закопаны тела.
— Были такие боги? — спросил Ний.
— Да и сейчас есть, только далеко отсюда…
Дальше они ехали молча.
Четыре года назадДолго ещё было до вечера, но на Мостовой площади перед дворцом уже собирался народ…
Пешком прошёл мимо Акболат, не останавливаясь и не прислушиваясь к разговорам. Он краем глаза заметил, что некоторые люди Гамлиэля уже тут, и этого было пока что достаточно.
Как и положено было по обычаю, претенденты на Вальнахатуль, Белый Трон, стояли лагерями вблизи города — Додон на Восточной дороге, Сутех на Южной, над рекой. Чтобы пройти к площади, процессия Сутеха должна была миновать тот поворот на Царскую дорогу, где гудела и ухала кузница Мокшана. С десяток коней нервно перебирали ногами у коновязи, и даже мешки с овсом, накинутые им на морды, не могли их успокоить.
Акболат не знал этих коней. Откуда-то из других мест. Кони сытые, холёные.
Он заглянул в кузню. Мокшан работал, но, словно услышав вошедшего, оглянулся, тут же передал клещи подмастерью и, вытирая руки о кусок мягкой кожи, пошёл навстречу Акболату.
Вдоль стен сидели, тщательно глядя в сторону, здоровенные парни. Теперь он их узнал: это были площадные борцы.
Акболат достал заготовленный загодя кинжал и показал Мокшану: вот трещина, нельзя ли перековать? Кинжал был памятью о городе Кише и обучении у бехдина Масани… Мокшан рассмотрел оружие со всех сторон, держа роговыми от мозолей кончиками пальцев, покачал головой — не сокрушённо, а от восхищения. Из чистого небесного железа был тот кинжал…
— Можно, — сказал он. — Но это займёт столько времени, что я опасаюсь назвать срок… Бехдин, что-то злое творится в городе. Называют египетского пророка…
Акболат только кивнул.
— Этих людей я знаю, — сказал Мокшан. — Если нужно, каждый приведёт ещё десятерых.
Акболат опять кивнул.
Мокшан приложил руку ко лбу, завернул кинжал в кожу и удалился — продолжать работу.
Город Киш был невелик, и его можно было пройти вдоль, но не обойти кругом. Он весь состоял из одной длинной улицы, вытянувшейся вдоль дороги, и многие дома упирались спинами в крутые скалы. Массивные фундаменты домов были сложены из чёрного камня, а стены — из невероятной красоты розового. Все окна смотрели на север, на синь и простор Тёплого озера[18], на дальний его затуманенный берег с горами, серыми и голубыми, с их вершинами, всегда покрытыми снегом.
Зимы здесь были холодные, как ночь в пустыне.
Дом бехдина Масани стоял отдельно от всех, чуть в стороне и сильно выше, на краю короткого ущелья. Камень в ущелье был красным, а скалы, нависающие над домом, переливались всеми цветами, от светло-жёлтых до цвета спелого чёрного винограда; но больше всего было красного. Потом Акболат узнал, что ущелье называлось Ущельем Семи Дев, когда-то окаменевших там от красоты озера…
Солнце редко посещало этот дом, лишь на несколько часов после полудня. Летом это было даже здорово.
Зимой приходилось подолгу разгребать снег, чтобы выйти из дома и спуститься в город.
По этому берегу озера обычно шли караваны из Алпании или Станового царства в Церес. Они везли шерсть, смолу, железо, мёд, лён и коноплю. Караваны из Цереса — с шёлком, бронзой и тонкими кожами — шли по тому, северному берегу…
В один из первых дней бедхин Масани, который сразу велел звать его «мастером», показал Акболату то, что ему надо будет постигать все следующие годы. Сначала он велел ему долго сидеть в тёмной комнате, пока весь внешний свет не вышел из его глаз. Потом подвёл к большому ящику с занавесом. Сказал: смотри. И отдёрнул занавес.
Ящик был совершенно бел изнутри.
— Что ты видишь? — спросил мастер.
— Ничего, — сказал Акболат. — Что-то белое… Нет, просто ничего. Ничто. Я вижу белое ничто.
— А так? — и мастер сдвинул что-то сбоку от ящика.
Акболат понял, что там был светильник, и мастер то ли погасил его, то ли прикрыл заслонкой.
И тогда он увидел странный пейзаж.
На заднем плане, вписанный в заснеженные горы, высился ледяной дворец. Горы усеяны были крошечными деревцами, и становилось понятно, что дворец громаден. К нему вела извилистая дорога, местами пропадая между холмами; был виден кусок каменного моста. На переднем плане стояло искривлённое ветрами старое дерево, потерявшее часть сучьев. Под деревом лежала массивная плита, и она явно лежала там не просто так…
Мастер опустил занавес.
— Пойдём, — сказал он и положил Акболату на плечо сухую жёсткую ладонь.
Они вышли из дома. Под лёгкими облаками светилась гладь озера. Они стояли и смотрели на озеро и на лодки на нём. Рыбаки ловили чебака, которого сушили впрок на корм скоту; были и такие, которые ели эту рыбу сами.
— Теперь ты видишь ценность тьмы? — спросил мастер.
— Да, — сказал Акболат.
В комнате, где он спал — окно выходило на разноцветные скалы и белые горы над ними, — на стене висела та же самая картина: ледяной дворец среди ледяных гор, дерево с обломанными сучьями и тяжёлая плита перед ним. Стоило ему открыть глаза, и начинало казаться, что в картине что-то неуловимо изменилось…
— Познавать тьму необходимо, но не обязательно самому в неё погружаться, — сказал мастер. — У евреев в их священной книге в самом начале сказано, что Бог вначале отделил тьму от света. Но он не стал
