— Значит, ты все же осуществила мечту?
— Пока нет. И это еще одна причина, по которой я здесь. Но главная. — Я сжала его пальцы. — Главная – ты.
Мне выделили комнату в административном здании. По здешним меркам она сходила за пентхаус: одноместная с собственным душем и туалетом – райские условия. Впрочем, военные тоже жили неплохо. Одна комната была рассчитала на пять человек, в каждой имелся кондиционер, плазменный телевизор, ловящий тридцать каналов, включая парочку тех, что «для взрослых». В главном здании работал небольшой бар, спортзал, а на заднем дворе находился бассейн под навесом из маскировочного тента.
— И чем вы по большей части тут занимаетесь?
Солнце село, и окрасило небо в какой-то невероятный малиново-золотой с примесью лилового оттенок. Здания и люди чернели в красноватом свете. Нигде прежде я не видела подобных закатов.
— Это уже интервью? — усмехнулся он.
— Ты видишь у меня диктофон? — в том же духе ответила я. — Мне просто хочется узнать о твоей жизни, — я коснулась его щеки.
Алекс прикрыл глаза и легонько коснулся губами моих пальцев. Сердце ухнуло куда-то вниз.
— Здесь хорошо. Лучше, чем может показаться на первый взгляд. Во всяком случае, мне тут нравится.
Я понимала, о чем он. Еще тогда, летом две тысячи третьего, когда мы, можно сказать, заново познакомились, я видела, что ему душно в размеренном европейском раю. Там все было слишком тихо и спокойно, для столь деятельной натуры, как он. Агнесс и Ирвин не понимали, почему он бросил колледж и ни на одной работе не задерживался дольше полугода. Неосознанность, о которой говорила тетя, не при чем. Он просто жил не на своем месте.
— Так, значит, ты счастлив?
— В целом, да. — Алекс посмотрел вдаль и пожал плечами. — Это очень размытое понятие «счастье». Люди вкладывают в него разные смыслы.
— Так в том и суть, — я положила голову ему на плечо. — Счастье для каждого свое. Теперь и я это понимаю. Прости, что не поддержала, когда была должна.
— Все нормально, — Алекс покрепче прижал меня к себе и поцеловал в макушку, — я тоже не всегда поступаю правильно.
***
Еще за неделю до поездки Уотерс дал мне четкие инструкции насчет того, что именно хотел видеть в статье, так что план работы у меня был. Я дико боялась облажаться, сомневалась в режиме «двадцать четыре на семь», но делала то, зачем приехала. Поскольку фотографа со мной не отправили, то и снимать приходилось тоже. Я не знала, что из всего этого выйдет, но как любил говорить отец «Бойся, но действуй». Отличная фраза, как по мне. Обычно мы привыкли слышать «не бойся!», «страх – удел слабых» и все в таком духе, но, согласитесь, что это звучит как-то уж чересчур пафосно.
Неужели, Джордж Вашингтон, будучи еще простым командиром, не боялся вести армию в свой первый бой? Или у Маргарет Тэтчер не дрожали коленки, когда она выступала перед толпой мужчин, глядящих на нее с откровенной насмешкой? Президентами и «железными леди» не рождаются – ими становятся. И пусть я не метила, так высоко, но работая над первым серьезным материалом, чувствовала единение с великими первопроходцами.
А еще это оказалось интересно. Я имею в виду, по-настоящему интересно. Настолько, что захватило меня с головой. И было не в тягость вскакивать в пять утра, чтобы заснять обязательную утреннюю тренировку (Джессика бы с ума сошла от такого количества раздетых по пояс мужиков, делающих разминку), или на ночь глядя поехать с ними в городок неподалеку, куда раз в неделю их отпускало начальство. Но это было, пожалуй, единственной привилегией, и в целом жизнь на «Эль Комачи» строго регулировалась.
Подъем в пять утра, десять минут на то, чтобы умыться и одеться; затем часовая разминка и завтрак – двадцать минут и ни секундой больше. После завтрака каждый приступал к своим непосредственным обязанностям: механики занимались автомобилями, оружейники заботились об арсенале, и так далее.
Казармы находились в пяти одноэтажных зданиях: в каждом было по семь комнат, рассчитанных на пятерых человек. Таким образом, в личном составе базы числилось сто семьдесят пять человек, включая офицеров и руководство. Главным был полковник Грэхем Тарлетон – широкоплечий, седовласый и с цепким взглядом. Впрочем, за грозной наружностью скрывался приятный человек. И, хотя, многословностью он не отличался, все же согласился на небольшое интервью, после того как я состроила ему глазки.
На следующий день он же провел мне экскурсию по оружейной, которую явно считал своей гордостью и вот тут-то не поскупился на яркие комментарии.
Прочие обитатели базы тоже восприняли меня вполне дружелюбно, некоторые даже пытались флиртовать, но Алекс на корню пресек эти попытки. Больше всех я, как ни странно, поладила с Махади – на «Эль Комачи» он числился водителем и пару раз вывозил меня в город.
— Здесь я родился, здесь же закончил школу, а затем поступил в институт в Багдаде, — рассказывал он, пока я записывала его на диктофон. — Но за год до диплома началась война. Я решил бросить учебу и присоединиться к американцам, хоть, признаюсь, и не люблю вас. — Махади немного помолчал и продолжил, теперь уже со злобой. — Но террористов я не люблю больше.
Мне он нравился. Честный, хоть и грубоватый, но зато не боящийся правды и говорящий ее в лицо. Алекс тоже отзывался о нем, как о «хорошем парне» и без проблем отпускал нас двоих на прогулки.
— Ты красивая, — заявил Махади, когда мы возвращались на базу. — И умная. Была бы мусульманкой – украл и женился бы.
— Ну, уж нет, воровать меня не надо. Скажу по секрету: я отвратительно готовлю и терпеть не могу убираться. А еще мне совершенно не идет паранджа.
Мы оба рассмеялись.
***
Два года назад Алекс прибыл на базу в качестве радиотехника, и первое время не покидал территорию, но с января работал «в полях» с группой саперов-подрывников.
— Боевики тоже не идиоты, — сказал он. — И спонсоры у них есть. А это, значит, что они постоянно совершенствуют свои методы, а мы должны быть на шаг впереди. Поэтому все чаще используем роботов для разминирования, чтобы не рисковать жизнью сапера.
