– Мед, – предположил Карл. – Такой, знаешь ли, золотисто-красный, как в предгорьях Высоких гор, в солнечный день…
Он представил себе этот мед, стекающий из кувшина в плоскую глиняную миску медлительной плавной струёй, пронизанной лучами встающего из-за гор солнца, и почувствовал бессилие перед неисчерпаемым великолепием природы, которое никому не дано отобразить на холсте.
– Гаранс[10] и золото? Может быть, флорианская желтая?[11] – Он перепробовал все эти пигменты, но результат неизменно не соответствовал ожиданиям. – Кармин[12] и янтарь?
– Возможно, – кивнул Гавриель и, подняв глаза, с интересом посмотрел на Карла. – Значит, ты тоже пытался… Я исследовал все возможные сочетания, Карл. Красный краплак с серной кислотой[13]… красный кадмий… – Он говорил медленно, явным образом погрузившись в воспоминания. – Но ты же знаешь, краплаки выцветают, особенно золотисто-розовый. Флорианская желтая тоже. Разве что на масле…
– Она вам нравится, Гавриель? – в голосе Эфа, устроившегося, как всегда, когда они собирались втроем, чуть в стороне, звучала растерянность. Он ничего, бедный, не понимал. К тому же сегодня ему приходилось тесниться, сидя у окна на отвоеванном у Елены краешке сундука. Ну а девушку – обильные прелести которой рвались на волю из тесного плена узковатого платья, синего, отделанного белыми кружевами, – разговор не интересовал вообще. Она его просто не понимала и оживилась на мгновение только при последней реплике Горца. Елена была слишком тупа и необразованна, но Карл ценил ее не за ум. Она была чудной моделью и изобретательной любовницей, этого было вполне достаточно.
– Она вам нравится, Гавриель? – судя по всему, Эф тоже ничего не понял. Его никогда не знавшая покоя ревность не ведала границ.
– О, да, – усмехнулся Гавриель и снисходительно посмотрел на юношу. – А тебе, Эф, стало быть, нет?
– Она моя императрица, – коротко, но с внезапно прорвавшейся в голосе злобой, выдохнул Эфраим.
– Разумеется, – снова, но уже несколько иначе улыбнулся Гавриель. – Разумеется, она твоя императрица.
«Но не твоя и не моя, не так ли?»
– И это все, что ты можешь о ней сказать? – а сейчас в голосе маршала звучала ирония.
– Я… – Эф был в явном затруднении. Как выяснилось, при всем своем незаурядном уме, он и сейчас не понимал, о чем, собственно, говорят Карл и Гавриель. Впрочем, в рамках его видения мира, ничего другого от Горца нельзя было и ожидать.
Карл перевел взгляд на окно. На улице шел дождь. Долгий, унылый, он заливал город уже второй день подряд, и точно так же, как медленно уходило из воздуха смываемое дождем тепло прошедшего лета, исчезали с лиц горожан улыбки и блекли их глаза. Осень, холод и медленные стылые дожди, перемежающиеся серыми унылыми туманами.
– Иногда у нее бывает такое выражение глаз, – нарушил повисшее в комнате молчание Карл, – что я ощущаю некоторую неловкость.
Это все, что он мог сказать при свидетелях, и почти все, в чем осмеливался признаться самому себе. Но вот, слова прозвучали, и стало ли от этого легче? Ответом ему был недоумевающий взгляд Горца и понимающий – Гавриеля.
«Что означает твой взгляд, Гаври? – спросил себя Карл, с привычным спокойствием принимая взгляд друга. – Что ты об этом знаешь? Что вообще можешь знать?»
– Итак, – сказал Гавриель. – Ты ее тоже писал.
– Писал, – не стал возражать Карл, тем более что он уже и сам все сказал. – Писал, да только так и не написал.
– Глаза, – усмехнулся он и пожал плечами, признавая поражение в этом поединке с моделью. – И еще, пожалуй, губы.
«Губы».
При их первой встрече воображение сыграло с ним злую шутку. Представляясь Ребекке Яристе, Карл увидел ее глаза и на мгновение утонул в густом золотом сиянии. Такого с ним не происходило уже давным-давно, возможно, с тех самых пор, как покинул Линд. Но в следующее мгновение Карл испытал уже настоящее потрясение, когда ощутил на губах медовый вкус ее губ. Проблема же состояла не в том, на что оказалось способно его воображение. О силе своего дара Карл знал в то время достаточно, чтобы уже не удивляться. Но, размышляя об этом на утро, он должен был признать, что сила испытанных им чувств была явно несоразмерна имевшей место ситуации. Однако мысль, что, возможно, он просто влюблен, даже не пришла ему в голову.
Была ли это, и в самом деле, любовь, внезапно вспыхнувшая в его холодном, как полагал тогда Карл, сердце? Он не был готов принять такое объяснение, но, если быть предельно откровенным, никакого другого найти так и не удалось. Впрочем, факт остается фактом, не будь этого мимолетного, но такого яркого впечатления, скорее всего, он не пошел бы на императорскую службу. В конце концов, торговля кожами Карла тогда вполне устраивала, и Яру нечего было предложить взамен. Во всяком случае, все, что мог предложить император своему слуге: богатство, титулы, власть, – не стоили того, чтобы лить из-за них свою и чужую кровь.
Итак, это была их первая встреча. Ребекке тогда было едва за двадцать. Молодая женщина, измученная долгими тяжелыми родами, подняла на него взгляд, и Карла окатила волна жаркого золота.
«Именно так!»
– Глаза, – грустно усмехнулся он. – И еще, пожалуй, губы.
Но все это случилось потом, а вначале…
3За семнадцать лет до битвы при Констанце
Звонили колокола, и раздавались взрывы петард. Ночное небо Цейра, и без того горделиво сиявшее множеством великолепных звезд, горело многоцветными «мерванскими огнями». Звезды и огни фейерверков отражались в спокойных водах Данубы, и, если смотреть на реку так, как сейчас Карл – стоя прямо над ней, перегнувшись через перила Горбатого моста – трудно было отделаться от впечатления, что смотришь не вниз, а вверх.
– Мастер! – позвал из-за спины чей-то напряженный, «на нерве», голос. – Мастер!
Карл нехотя отвел глаза от полыхавшей всеми цветами радуги воды и обернулся. Перед ним, едва не теряя сознание от переживаемого верноподданнического ужаса, стоял высокий плечистый парень, одетый в статс-секретарскую, зеленую с лиловым, ливрею. Разумеется, это не мог быть сам имперский секретарь Вайда, но и без того было очевидно, что сегодня в роли посыльного выступает не последний из чиновников дворцового управления. А его юный возраст добавлял ситуации известную долю пикантности. Похоже, за безвестным торговцем кожами, мастером Карлом из Линда Евгений Яр прислал отпрыска одной из первых фамилий своей молодой, но быстро растущей империи.
– Не правда ли, красиво? – спросил Карл, рассматривая парня и пытаясь, забавы ради, определить, какой именно титул носит его отец.
– Д-да, – с трудом выдавил посланец. – Мастер…
– Я заставляю ждать священную особу императора?
– Да!
Ну, что ж, будущее этого паренька могло оказаться гораздо интереснее, чем можно было предположить по его ливрее. Он, разумеется, боялся не выполнить приказ Евгения, но, с
