«Боги!» – на этот раз Карл удара не выдержал. Он упал на колени, сильно ударившись о каменные плитки, которыми был выложен пол, но боли не почувствовал, как не обратил внимания и на просыпавшуюся с дощатого потолка прямо на голову пыль и мусор. Его качнуло вперед, но Карл все-таки не упал, а лишь тяжело оперся на левую руку и с трудом выдохнул из пылавших легких горький, утративший жизненную силу воздух. На секунду или две он застыл в этой унизительной, выражающей полную беспомощность позе, ничего толком не понимая и не воспринимая, кроме боли, разрывавшей голову и грудь. Но даже едва не утратив себя, меча из руки все же не выпустил. Рука и меч давно уже стали едины, и пальцы, сжимавшие рукоять Шарка, не разжались бы, умри Карл Ругер здесь и сейчас, так и не успев завершить начатого дела. Но он не умер, и меч тем более не покинул руки.
Из состояния болезненного забытья Карла вывел раздавшийся за распахнутым на улицу окном звон мечей. Басовито «закричал» Шарк и протяжно отозвался откуда-то, из-за спины, парный мечу Нош. Голоса «стальных братьев» ударили по туго натянутым нервам, как молот стражника в набатный колокол. Карл встрепенулся, с трудом возвращаясь в себя, возвращая себе едва не утраченную связь с внешним миром. И сразу затем, где-то там, на улице, раздался нечеловеческий рев, от которого задребезжали стеклянные плитки в свинцовом переплете окна и заметался между каменных стен переполненный смертельной магией воздух. Медлить было нельзя. Мысль эта окончательно стерла остатки беспамятства, и, преодолевая ненавистную и непривычную слабость тела, Карл начал подниматься с пола. И в этот момент Тьма, пришедшая на смену кровавой пелене, всего лишь мгновение назад застилавшей взор, открыла ему «правду последнего часа», показав сразу всех: и врагов Карла, и союзников, сцепившихся сейчас в смертельном поединке, и ту единственную, которая была необходима ему сейчас, и ради которой он, собственно, и сотворил с городом весь этот ужас. Бой шел теперь везде, в домах и во дворцах, в замках Великих Мастеров, на улицах и площадях Сдома. Везде. Однако силы сторон были примерно равны, и перевеса никто пока не имел, и, значит, наступило самое подходящее время, чтобы, воспользоваться хаосом и совершить последний бросок.
Отбросив «за спину» исполнившую свою службу Тьму, Карл посмотрел через плечо на Анну, вспомнив теперь и о ней. Разумеется, волшебница никуда не делась, просто потому, что сделать этого не могла. Несчастная девушка скорчилась в углу около изразцовой печи, не в силах бежать и неспособная смириться с неожиданно обрушившимся на нее рабством, оказавшимся во сто крат ужаснее той подлой зависимости, в которой жила она до сих пор. Ее прежний хозяин лежал тут же, устремив мертвый взор в содрогающийся от мощных ударов волшбы потолок. Кровь из раны в груди больше не вытекала. Ян был уже два часа как мертв, к тому же после ударов Шарка и Ноша, кровь сворачивалась на удивление быстро. Вот только пользы от этого тому, кого они сразили, не было никакой. В руках Карла и меч, и кинжал никого и никогда не ранили. Они только убивали.
– Пойдем! – сказал он, с трудом проталкивая слова через пересохшее горло, и окончательно утвердился на ногах. – Пойдем, женщина!
Карл хотел было посмотреть в окно. Там, на «озаряемой» вспышками проклятий улице, продолжали яростно сражаться неведомые ему бойцы. Он бросил равнодушный взгляд на плененную дочь Кузнеца и начал медленно оборачиваться, и в это мгновение – самое обычное мгновение, одно из множества, успевших кануть за эту ночь в бездонный колодец вечности – все, случившееся здесь, в этой комнате, несколькими часами раньше, внезапно вернулось к нему, обрушившись с силой штормовой волны.
«Как?! – гнев сжал его холодное сердце, и ярость кровью ударила в виски. – Зачем?!»
Снова, как это случалось уже с Карлом много раз в прошлом, его душа как будто распалась на две независимые, но, тем не менее, связанные между собой части. И одна половина его Я была ошеломлена абсурдной реакцией другой, не понимавшей, не желавшей понимать и принимать такие очевидные вещи, как необходимость или надобность. Ведь ему нужна была Анна. Что могло быть здесь непонятно? Он в ней нуждался, и, коли так, то и взял. Так что же такого исключительного случилось здесь два часа назад, чтобы это – неизвестно откуда и зачем взявшееся – второе его Я пылало теперь нестерпимым гневом? Но и вторая половина его души, та, что испытывала совершенно незнакомые Карлу чувства – гнев, ужас, отвращение, – была ошеломлена и совершенно не понимала того, что безупречно, во всех мыслимых деталях, сохранила и воспроизвела, «вернула к жизни» великолепная память художника.
Отчаяние в агатовых глазах прекрасной Садовницы, скованной арканами огня и железа, и смертельный ужас, плескавшийся в синих, еще недавно таких холодно-надменных глазах брата Кузнеца…
«Как?!» – Карл увидел себя со стороны. Уставший, измученный, с мокрым от пота лицом, но все еще полный решимости довести до конца начатое дело, он стоял посередине просторной комнаты в каком-то городском доме Сдома, где, собственно, и произошли в течение первых часов ночи те события, за которые он, Карл Ругер, готов был лишить жизни любого другого человека. И, тем не менее, случившееся являлось уже состоявшимся фактом, принадлежавшим прошлому, и теперь, в настоящем, объятый гневом Карл пытался понять, как такое стало возможно. Его сердце, его душа художника увиденного не принимали, отвергая и полагая неправдой. И напротив, другая часть его Я очевидным образом не способна была понять, откуда вообще могли произрасти этот гнев, граничащий с ненавистью, и это неприятие, подвергавшее сомнению истинность событий, которые на самом деле уже произошли, и хотя бы поэтому, являлись истинной правдой.
Он так и не отвернулся. Стоял, смотрел на Анну, в руке которой явственно подрагивал его кинжал, постоянно выцеливавший своим острым жалом ее открытое для удара горло. Смотрел и пытался сбросить внезапно и так не вовремя обрушившееся на него наваждение. Он знал, что время неумолимо уходит, утекая, как песок, просыпающийся сквозь пальцы, и медлить нельзя, но с другой стороны никак не мог изгнать души чужой и непонятный ему гнев.
Холодные, как лед, глаза Великого Мастера, безумие в полных слез глазах Анны…
– Ну! – с силой выдохнул Карл, и Анна отвела наконец от лица свободную руку, которой то
