Я тем временем решаю осмотреться – медленно прохожу на кухню, которая одновременно служит и столовой, потому что столовой как таковой тут нет. С улицы сразу попадаешь в холл, который переходит в гостиную. На полу валяется старенький потрепанный ковер, а в остальных комнатах – просто деревянный сбитый пол. Спальня размером с обувную коробку сразу за ней. Обои местами отходят от стен, по потолку плетется узор из паутины. Комната выглядит так, как будто раньше здесь жил какой-то старик. Да и пахнет тут так же, зато кровать нормальная, и на том спасибо.
– Пит, скорей сюда, – зовет Прим. – Двенадцатый показывают!
Я возвращаюсь в комнату, где бодрый голос ведущего бегло вещает:
– За грубые нарушения правил участия в Голодных играх трибутами от Дистрикта–12, на жителей провинившегося дистрикта накладываются следующие штрафные санкции:
– увеличение налогов на 5% на весь следующий год;
– увеличение стоимости тессеров вдвое;
– запрет на ввоз продукции из других дистриктов.
– запрет на внешнюю торговлю…
– Что они сделали? – возбужденно спрашиваю я, переводя взгляд с Прим на экран и обратно.
– Я не знаю, когда переключила, программа уже шла, – взволнованно отвечает она, крепко прижимая пульт к груди.
Трибуты, нарушившие правила, и совершившие побег, – продолжает ведущий, – были найдены сегодня на границе с Дистриктом–1 и расстреляны миротворцами на месте.
Нет. Это не может быть правдой. Капитолий врет.
Нет. Нет. Нет.
Прим издает странный звук, что-то между всхлипом и писком, и закрывает лицо руками, а я бреду в спальню и падаю на стоящую в центре комнаты кровать. Закрываю глаза. Всё происходит будто не со мной. Меня пугает моя реакция на произошедшее. Как будто кто-то внутри выключил все эмоции, или просто их было слишком много в последнее время, да лимит и закончился. А может просто болит меньше, когда тебе безразлично?
Я не знаю, сколько так лежу, но за окном уже стемнело. Прим заходит в комнату и замирает на пороге. Вот дурень, ведь я улегся на единственную кровать в доме. Медленно встаю, освобождая для неё место, но она останавливает меня.
– Не уходи, Пит, пожалуйста? Мне не по себе оставаться тут одной, – девушка подходит ко мне и ложится рядом, спустя пару минут добавляя, - или нужно теперь называть тебя Тоддом?
– Чем быстрее мы привыкнем, тем будет легче, – отвечаю я ей, но убеждаю, скорее, себя. Теперь они – это мы. Тодд и Жаклин Янг.
– Тогда можешь звать меня Джеки, – шепчет Прим, уткнувшись взглядом в потолок.
– Договорились, – тихо отвечаю я. – Ты как, держишься? – я удивлён, что до сих пор девушка ни разу не пожаловалась, не заплакала. Она будто закрылась внутри своей раковины, пытаясь самостоятельно справиться с навалившимися потрясениями.
– Нормально, – отвечает она, поворачиваясь ко мне лицом. – Помню, как мама читала мне в детстве книгу о девочке, которая во всех, даже самых сложных ситуациях училась видеть положительные стороны. Это помогало ей справиться со всеми трудностями, насколько ужасными они бы не были. Я стараюсь делать также. И знаешь, даже в нашей ситуации можно найти что-то хорошее.
– Например? – не уверен, что этот способ действительно работает, но если ей становится легче, то почему бы нет.
– Например… – она делает паузу и тихо продолжает, – больше не нужно ходить в школу, всё-таки по новым документам мне уже восемнадцать.
Я пытаюсь грустно улыбнуться, потому что это и правда неплохой повод хоть чему-то порадоваться, но получается с трудом.
Прим прижимает свою голову к моей груди и крепко обнимает меня, а я начинаю гладить ее волосы долгими, медленными движениями.
Мы лежим в тишине, и я думаю, не уснула ли она. Но спустя пару минут ее хватка становится отчаянной. Прим утыкается в мою футболку, ее плечи начинают дрожать, она плачет. Нет, рыдает, отчаянно задыхаясь в собственных слезах.
Я хочу как-то помочь ей, разделить эту боль, пока она скорбит по своей матери, своей сестре, своему дому, но моё сердце тоже разрывается…
Одно из ужаснейших на свете состояний – когда наступает понимание, что ничего уже сделать нельзя. Стены этой маленькой комнатки сжимаются вокруг нас плотным кольцом, каждый раз содрогаясь от очередного приступа истерики. Больно, жутко больно от одной только мысли, что это тупик. Я не понимаю, почему это называют разбитым сердцем. Такое чувство, что и все кости сломаны тоже.
Пытаюсь заглушить в себе эмоции и понять: что нам делать дальше? Можно ли оставаться здесь, где взять деньги? Мысли так и крутятся в голове бесконечным потоком. Я решаю, что подумаю об этом завтра, иначе моя голова просто взорвется. Сейчас мне нужен крепкий сон, чтобы утром быть достаточно бодрым для решения всех своих проблем.
Когда девушка, наконец, затихает и проваливается в тревожное забвение, я тихонько встаю, выбираясь из ее крепкой хватки. Деревяшки старого дома скрипят под моими ногами, поднимая клубы пыли от каждого шага. Я захожу в крохотную ванную комнату, включаю душ и стараюсь смыть весь этот чёртов день.
«Хорошо, что тут хоть водопровод есть», – кажется, так учила Прим: пытаться видеть хорошее.
Подобно дождю, капли падают мне на голову, пока я медленно дышу, пытаясь совладать с эмоциями. Приказываю себе собраться, ведь теперь нам придется начать жить с самого начала. Я медленно выдыхаю…
«Меня зовут Тодд Янг. Мне двадцать один год. Я из Дистрикта-7…»
Опираюсь лбом о стену, позволяя теплым ручейкам стекать по спине, и со всей силы бью кулаком в старые доски, которые начинают трещать, сдаваясь под моими ударами. Струйки крови скатываются вниз, смешиваясь с водой. Но даже эта боль не способна затмить ту, что внутри меня. Я падаю на пол и начинаю рыдать, зажимая вырывающийся из горла вой окровавленными руками.
========== Глава 2. Китнисс ==========
Вода окружает меня со всех сторон, снова и снова закручивая в мощном потоке. Тянет вниз, кружит и вновь подбрасывает. Она живёт, она борется и превозносится надо мной, каждый раз доказывая, что со стихией тягаться бесполезно. Только я тоже умею драться!
Стоит мне вынырнуть, чтоб глотнуть воздуха, как река опять показывает свои зубы и нападает с утроенной силой. Я пытаюсь поймать баланс в этом несущем нас вдаль потоке, когда чувствую, что сильные руки схватили меня, помогая выплыть. Очевидно, напарник справился с течением лучше, чем я.
Когда мы, отплевываясь и тяжело дыша, с трудом выбираемся на берег, то падаем, как подкошенные. Несколько минут мы лежим, не вставая. Я поворачиваю голову туда, где совсем недавно был выход с арены, и вижу, что сектор затянулся, слегка поблескивая в лунном свете.
Если ты сбежал, назад
