С последней ночёвки в лесу прошло уже восемнадцать часов, над Луговиной ярко светит солнце, а мы еще не ложились. Отложив книгу, я задергиваю плотные тёмные шторы, лишая комнату света, и, нырнув в постель, зарываюсь лицом в мягкую подушку. Кажется, что прошло всего несколько минут, когда я просыпаюсь, почувствовав, как прогибается матрас под крепким мужским телом. Гейл притягивает меня к себе и целует в шею.
— Все-таки ты заснула, — шепчет он, проводя губами вниз по моему плечу, — Спи. Мы сегодня не должны…
— Мы должны, — тихо отвечаю я сквозь сонную дрему. Мне так надоело убегать, и я решаю: пусть сегодня начнётся новая жизнь.
Я поворачиваюсь и выгибаю свое тело в его объятиях. Приглашение, которое ни с чем другим не спутает ни один мужчина. Наши губы раскрываются и притягивают нас еще ближе друг к другу.
Гейл зарывается лицом в изгиб моей шеи. Мои пальцы впиваются в его плечи, и я прикусываю нижнюю губу. Мои руки скользят по его спине, изгибу бедер, изучая твердость мышц. Он выдыхает:
— Кискисс, я не смогу остановиться.
И не нужно. Вместо того, чтобы ответить словами, я двигаюсь к нему навстречу. Он стонет, проводит зубами по моему горлу, а его руки забираются под футболку, кончиками пальцев касаясь обнаженной поясницы.
Между нами в этот миг рождается что-то новое, не существовавшее ранее, будто огонь, так долго сдерживаемый внутри, вырвался на свободу, сжигая всё на своём пути. Мне жарко, моё тело горит, плавясь под крепкими мужскими руками. Руками, которым можно довериться.
Гейл нависает надо мной, жадно проникая в мой рот языком, кусает мочку уха, отчего я выгибаюсь под ним и хватаю воздух. Он гладит меня по спине, касается кромки белья, а я понимаю, что прежний страх и отчаяние отступили.
Его рука движется от бедра и скользит вниз по ноге. Мне так хорошо, что я зарываюсь пальцами в его волосы и тяну к себе, требуя новых поцелуев.
Огонь везде. Он внутри меня, подчиняет тело все больше и больше, требуя приношения новых жертв.
Гейл поднимает мою ногу, и я обхватываю его за талию. Он прижимает меня к своему телу, и стон срывается с моих губ прямо в его рот.
Внезапно поцелуй прерывается.
Меня захлестывает стыд.
Потому что стон, сорвавшийся с губ, был именем.
Пит.
Гейл роняет мою ногу, и его ладонь ударяет стену рядом с моей головой.
Я пытаюсь заглянуть в его глаза, но они закрыты. Он замирает, словно получил пощёчину, и резко встаёт.
Парень садится на самый край постели, избегая моего взгляда, поворачиваясь спиной, и молча смотрит в стену.
— Прости… — шепчу я хрипло. Я обидела его снова. Запоздалый стыд накатывает горячими волнами, и я хочу провалиться сквозь землю.
Хоторн не отвечает и не оборачивается, кажется, даже не дышит. Я встаю на колени и касаюсь ладонью его широкой спины. Он натянут как струна.
— Гейл, пожалуйста… — прошу я его обернуться, проводя пальцами по твёрдым мускулам, но он, стиснув зубы, продолжает молчать. — Прости меня, — ещё раз прошу я и тихонько сползаю с кровати.
Мне лучше уйти. И я сбегаю. Как обычно. Ну и пусть. Я встаю, надеваю брюки и подхожу к двери.
— Куда ты собралась? — наконец прерывает он молчание.
Парень наблюдает, как я завязываю шнурки на ботинках, и ждёт объяснений. А их у меня нет. Мне просто хочется бежать.
— Хочу прогуляться… — вижу, как Гейл недовольно хмурится, хотя сам тянется к брюкам, но я останавливаю его, — одна. Мне нужно побыть одной.
Он не спорит. И я ему благодарна.
Я накидываю широкий чёрный капюшон и быстрым шагом бегу вдоль окраин Шлака. Ветер подталкивает меня своей рукой, как бы уговаривая двигаться быстрее. Он срывает сухие пожелтевшие листья с костлявых веток и, закрутив их, швыряет мне в спину, будто говоря: «Вот что ты заслужила».
Я сворачиваю на знакомую тропу, подхожу ближе и, застыв, смотрю на дом, в котором жила столько лет. Вернее на то, что от него осталось.
Я пытаюсь представить себе, как вхожу в дверь и попадаю в гостиную, вижу, как Прим несётся ко мне, раскрывая объятья. Мама выглядывает из кухни, натирая полотенцем тарелку…
Желая прогнать воспоминания, судорожно вдыхаю несколько раз и зажмуриваю глаза. Каким-то образом мне удалось запереть эти картины в тайнике души, но, когда я оказалась здесь, они вышли наружу. Эти образы опутывают меня, словно паутиной — из них никак не вырваться. По щеке скатывается теплая слеза.
Я смотрю на старое дерево, которое совсем не пострадало от пожара и вспоминаю, как Пит стоял, прислонившись к нему плечом, засунув руки в карманы. На сознание потоком ледяной воды обрушивается его голос, его улыбка, его теплый взгляд, то, как он нервничал рядом со мной, то, как он слушал и как много говорил, то, как он любил меня…
Все моё существо хочет бежать, бежать без остановки к его дому, чтобы среди множества окон найти то единственное, то родное его окно, залитое тусклым светом ночника. Где-то там, возможно, сидит он, с усталым взглядом и красными глазами, опять рисует, рисует меня. Но некуда бежать, потому что его там больше нет. И я иду искать любимого совсем по другому адресу.
Слезы рвутся на свободу, наступая с каждой секундой всё сильнее. Я стараюсь не впасть в истерику, ведь единственное, о чем я могу сейчас думать — это он.
Поднимается неуемный ветер, подгоняя меня, пока я иду по чёрной пыльной тропинке, а под ногами хрустят холмики опавших листьев.
Городское кладбище совсем небольшое. Я петляю вдоль неровных рядов с деревянными табличками, мимо покосившихся крестов и безымянных могил, забытых и рассохшихся от времени.
Кладбищам идет осень. Не весеннее молодое разнотравье или летнее буйство красок, кажущееся чем-то неуместным в этом вечном месте скорби, а увядание. Сон. Забвение.
Небо затягивают темно-серые гневные тучи, скоро начнётся дождь, но я не ощущаю свежести, напротив, дышать становится все тяжелее — что-то скорбящее ноет внутри и не дает вздохнуть полной грудью…
Наконец, я нахожу его.
Пит Мелларк
Дорогой сын и брат.
Наша жизнь не заканчивается смертью…
И чуть ниже второе имя.
Примроуз Эвердин
Их похоронили в одной могиле. Как так могло случиться, что два человека, которые были для меня дороже всех, оказались по ту сторону завесы вместе?
Я медленно опускаюсь на колени перед скромным деревянным надгробьем и глажу землю. Кто-то посадил рядом сирень. За полтора года она успела окрепнуть, а сейчас готовится уснуть крепким сном, чтобы весной ожить снова. Только я вот больше не оживу.
Горячая слезинка капает на моё колено.
— Утёнок… — могу лишь прохрипеть я: на большее не хватает сил.
Мы могли
