Глава 36
Пульс Хэла судорожно бьется под моими пальцами. Его глаза смотрят на меня, но теперь уже я отвожу взгляд. Я не могу этого вынести. Мне тяжело дышать. Тело обжигает болью от всего, что я только что пережила.
Я больше не могу, не могу этого вынести. Не могу.
– Он никогда не хотел тебя, – злобно шипит Королева. – И никогда не любил тебя. Он просто пытался спасти свою никчемную шкуру.
– Нет! – вскрикиваю я.
– Скажи ей сам! – приказывает Королева, и я слышу несчастный голос Хэла, который вынужден отвечать помимо своей воли.
– Да, это правда. Мне очень жаль, Эхо, но это правда.
Я смотрю на свою руку, в которой все еще держу запястье Хэла, и начинаю погружаться в себя как в черную полынью. Она уже готова поглотить меня навеки. Дать забвение и вечный покой. Забвение и покой. Это я могу получить, служа Королеве. Принадлежать ей душой и телом – значит получить драгоценную возможность все забыть, ни о чем не помнить.
Теперь я наблюдаю за собой словно со стороны. Вижу, как начинают разжиматься мои пальцы, держащие руку Хэла. Они делают это медленно-медленно, словно во сне. Разжимаются сами по себе, помимо воли – мое тело восстает против меня самой.
– Эхо, – горячо дышит в ухо Хэл. – Нет, Эхо, нет.
Он придвигается ближе, задевает ногой мою ногу, обхватывает голову обеими руками. Мне кажется, кончики его пальцев насквозь пронзают мой череп.
– Пусть увидит, – как молитву, произносит он. – Пусть она вспомнит.
Вижу ослепительную вспышку света. Боль разрывает меня на куски, раскалывает череп, но при этом я сохраняю сознание – даже кричу.
Затем из пустоты возникает картина. В комнате на кровати неподвижно лежит женщина. В камине горит огонь. Над женщиной склоняются двое мужчин. Один из них мой отец. Совсем молодой. Таким молодым я его никогда не видела. Он высокий, худой, без единого седого волоска в бороде. И он плачет.
Лежащая на кровати женщина не двигается и не дышит. Ее мертвые руки держат новорожденного ребенка с голубыми глазами, темными волосами и нежной, идеально гладкой кожей.
Другой, второй мужчина, берет ребенка – меня – из рук женщины и передает на руки моему отцу.
«Я буду звать тебя Эхо, – шепчет мне отец. – Потому что ты – эхо сильного, верного и нежного сердца твоей матери. Ты – ее эхо, и никто не сможет отобрать тебя у меня».
Изображение бледнеет, тает, словно мед в чашке с горячим чаем. Вместо него возникает новая картина. Темноволосая девочка построила себе домик из книг на полу в магазине отца, забралась в него, и тут домик обрушился и накрыл девочку с головой. Она смеется. Прибегает темноволосый мальчик и начинает вытаскивать ее на свободу.
– Лучше собрать книги и вернуть их на место, пока папа не пришел! – говорит он.
Девочка и мальчик собирают с пола книги и расставляют по полкам. Так, будто проделывали это уже много-много раз.
В моей душе нарастает смятение. Я понимаю, что эта девочка – я сама. Тот случай в магазине я, кажется, смутно припоминаю, но разве это было со мной? Потому что той девочке девять лет, и кожа у нее такая же гладкая и чистая, как в тот день, когда она родилась на свет.
Это невозможно.
Странное детское не-воспоминание сменяется другой картиной. Здесь Я-Которая-Не-Я на несколько лет старше. Школьница. Она смеется, она счастлива, у нее есть друзья. Никто не называет ее отродьем дьявола, не плюется и не крестится, встретив на улице.
Эта картина надламывает меня. Мне кажется, что этого не может быть. И вместе с тем, где-то в глубине сознания еще хранится, не совсем угасло воспоминание о том счастливом времени. Я помню тепло солнечных лучей, разливающееся по коже. Помню согревающую сердце и избавляющую от чувства одиночества дружбу с девочкой по имени Сара.
Я перестаю что-либо понимать. Хочется крикнуть: «Остановите!» – но не могу. Я увязла в своей – точнее, той, какой она могла у меня быть, – жизни, словно муха, попавшая в вазочку с вареньем.
И я смотрю. Я вынуждена смотреть.
Вижу, как постепенно взрослеет темноволосая Я другая-я. Она весело шутит с братом Родей, очень любит отца, но при этом ее мир не замыкается внутри стен книжного магазина. Эта девушка часто бывает в соседнем городе – ездит туда с лучшей подругой Сарой. Эта девушка ходит на танцы в своем городке и краснеет, когда ее приглашают мальчики. Эта девушка часами занимается на фортепиано. Ее кумиры, разумеется, Цзака и Беренд. Она мечтает поступить в консерваторию, а потом наполнить весь мир своими мелодиями.
Мой отец знакомит другую-Меня со своей подругой Донией. На моем лице нет шрамов, но и без них Дония любит меня ничуть не больше, чем с ними. Ненависть сочится из нее как грязная вода из болота. Мой отец показывает Не-Мне домик у леса. Вдвоем с ним мы приводим этот домик в порядок. Устраиваем все именно так, как я помню. Только разве что ковер перед камином в этих не-воспоминаниях не красный, а синий.
Вижу, как мой отец женится на Донии – их венчают в новой церкви. Родя дарит мне на день рождения часы с компасом. Я засыпаю, прижимая их к груди. Меня убаюкивает их негромкое ритмичное тиканье. В тех не-воспоминаниях эти часы всегда исправно идут, никогда не останавливаются и не ломаются.
Но и в той, несбывшейся жизни, беда не обходит нас стороной. Дония тратит больше, чем можем себе позволить, а мой отец по доброте душевной не перечит ей. Заканчивается это тем, что он уезжает в город продавать редкие книги и старинные карты.
Он уехал и пропал на полгода.
Я смотрю на то, как другая-Я находит его в заснеженном лесу. Слышу и волка, который просит остаться с ним. Нет, не просит – требует. Грозится иначе убить отца и брата. Я ощущаю страх той, другой, чувствую ее отчаяние. В итоге она соглашается на условия волка, чтобы спасти семью.
Я смотрю на то, как другая-Я идет с волком к Дому-Под-Горой, как клянется не зажигать лампу и всю первую ночь лежит без сна, уставившись в темноту и боясь закрыть глаза. Она лежит и каждую минуту ждет, что волк может наброситься и сожрать ее.
Странные полувоспоминания становятся все
