– Могу я внести предложение о том, куда вам стоит засунуть ваши требования? – прорычал из угла Мерлин.
– Не можешь, – бросила Нимуэ. Сир Берик фыркнул.
– Уверяю вас, миледи, это наиболее щедрое предложение из тех, что вы можете получить.
– А что насчет моих людей? – спросила Нимуэ. – Можете ли вы гарантировать их безопасность, когда они оставят город? Мы скрываемся за этими стенами только потому, что бежали из собственных селений, захватив только то, что успели унести на себе. А наших друзей и родных предали огню.
Сил Берик неловко пошевелился.
– Его Величество дает обещание, что его солдаты не тронут фейри.
– Но что насчет Красных Паладинов, которые устроили резню прямо под носом у короля безо всякого на то дозволения? Остановит ли король Утер эту беспричинную бойню? – Нимуэ повысила голос.
Берик раздраженно качнул головой.
– Его Величество не командует войсками Красных Паладинов.
– Так что же он за король, если не в состоянии защитить собственных подданных?
– Вы не в том положении, чтобы выдвигать встречные требования.
Нимуэ выдернула из ножен меч, и зал наполнился голубым сиянием.
– Это – Меч Силы. Говорят, кто завладеет им, тот станет единственным – истинным – королем. Мой народ выковал его в те времена, когда мир был еще молод. И если король Утер полагает, что достоин владеть им, – пусть докажет это. Пусть встанет на защиту фейри, как он защищает людей.
– Боюсь, я не вправе предлагать ничего большего, миледи, – сир Берик развел руками. – Есть ли что-то, что вы хотели бы передать Его Величеству?
Нимуэ откинулась на спинку трона, совершенно обессиленная.
– Передай, что у него еще есть время стать королем, достойным своего народа.
– Хорошо, миледи, – Берик развернулся, собираясь уйти, но замялся у дверей. – Просто для ясности: если бы король Утер гарантировал защиту вашего народа от Церкви, вы бы сдались и отдали меч?
Моргана в панике посмотрела на Нимуэ.
– Не отвечай! – Мерлин резко шагнул вперед.
– Да.
Пятьдесят один
Гавейн был вынужден дышать неглубоко: задерживая дыхание, он, казалось, мог уйти от жгучей боли. Руки онемели и были связаны за спинкой стула, а лодыжки привязаны к деревянным ножкам. Его раздели до исподнего, чтобы освободить большую площадь тела для применения пыточных инструментов. Слепой паладин лишил его левого глаза, а кожа, казалось, намертво прилипла к телу. Здоровым глазом Гавейн старался не смотреть на обожженную плоть. Он вздрогнул, услышав какое-то движение у входа в палатку: Гавейн боялся возвращения слепого с кожаным свертком, полным пыточных инструментов. Однако вместо паладина Гавейн увидел темного ангела. «Нет, это вовсе не ангел», – осознал он спустя мгновение.
Плачущий Монах.
– Не бойся, Пепельный, я не кусаюсь, – распухшими губами выговорил Гавейн. Монах вошел, но держался у стены.
Гавейна накрыла очередная волна боли. Склонив голову, он испустил долгий стон, тяжело и часто дыша. Монах натянул капюшон поглубже, окидывая пыточный шатер своим пронзительным взглядом. Когда боль вновь стала терпимой и Гавейн обрел способность дышать, он повернул голову в сторону Плачущего Монаха.
– Пришел полюбоваться, как я подыхаю?
– Почему ты промолчал? – спросил монах.
– Когда?
От боли Гавейн едва мог думать.
– Тогда, в палатке. Когда я привез тебя. Ты мог… – монах запнулся, – рассказать им обо мне. Почему не стал?
– Потому что все фейри – братья, – Гавейн попытался усмехнуться. – Даже те, кто потерян.
На здоровый глаз навернулись слезы, свидетельствующие о горе и душевной боли.
Монах приблизился.
– Эти страдания принесут тебе очищение.
– Ты и сам в это не веришь. Ты знаешь, что это ложь, брат.
– Не называй меня так! – предупредил монах.
– Посмотри на себя, – Гавейн попытался приподнять голову, чтобы глядеть собеседнику в глаза. – Посмотри, как они извратили твой разум.
– Страдания откроют тебе дорогу к свету истины.
– А скажи-ка, почему твой Бог желает смерти детям? Я видел, как паладины на лошадях преследовали малышей. Чем они виноваты?
– Детей я ни в чем не виню. Они не знают, что собой представляют.
– Ты убиваешь их.
– Детей я не трогаю, – повышая голос, настаивал монах.
– Ну ладно, значит, ты братаешься с теми, кто убивает детей во имя твоего Бога. А ты позволяешь им делать это. Твои плачущие глаза видели это, и оттого тебя терзает чувство вины.
Монах покачал головой и отвернулся, собираясь уйти.
– Брат, ты умеешь сражаться, – с мольбой в голосе сказал Гавейн. – Я никогда не видел ничего подобного. Ты мог бы стать величайшим из наших воинов – и ты нужен нам. Твой народ нуждается в тебе.
– Вы – не мой народ! – рыкнул монах.
– Ну так скажи им правду, – предложил Гавейн, мотнув подбородком в сторону лагеря. – Если твой народ Красные Паладины, если они и правда твоя семья, скажи им, кто ты есть, – и полюбуйся, чем они ответят.
Полог палатки откинулся, и Плачущий Монах резко обернулся, словно боясь, что их могли подслушать. Красный Паладин просунул внутрь голову и обратился к монаху:
– Отец Карден желает видеть вас, сир.
Плачущий Монах кивнул и бросил Гавейну напоследок:
– Я буду молиться за тебя.
– А я за тебя, – мрачно ответил Гавейн. На этом разговор был окончен, и Плачущий Монах покинул шатер.
Белка увидел, как Плачущий Монах покидает стоянку Красных Паладинов, и поспешил за ним по густому лесу, отделявшему армию Церкви от войска Утера Пендрагона.
Через несколько миль Плачущий Монах нагнал отца Кардена и отца Уиклоу в сопровождении двадцати стражников из числа Троицы и паладинов. Они как раз въезжали в грязный лагерь Пендрагона, и солдаты короля смотрели на эту процессию скорее с любопытством, чем с ненавистью. Многие слышали истории о Красных Паладинах, и особенно о Плачущем Монахе, чью смертоносность славили легенды и сказания. Посмертные маски на лицах Троицы придавали дополнительный экзотичный штрих, так что, когда все они шагали через лагерь, солдаты Утера перешептывались и бросали на них косые взгляды.
Белка ухватил на какой-то повозке забытую ливрею с гербом Пендрагона и натянул ее на себя. Он метался между палатками, не сводя глаз со своего заклятого врага.
В просторный шатер короля было дозволено войти только отцу Кардену, Уиклоу и Плачущему Монаху.
На несколько минут Белка затаился за полувозведенной осадной машиной. Когда стражники из Троицы двинулись ко входу в шатер, Белка метнулся к краю палатки и осторожно приподнял его.
Он увидел трон со спины. Аббат Уиклоу и отец Карден стояли перед королем, которого Белка никак не мог углядеть. Плачущий Монах держался позади, и Белка чувствовал, что он напряжен.
Аббат Уиклоу заговорил первым:
– Все мы желаем, чтобы это восстание фейри кончилось миром. И как вы, король Утер, представляете себе его конец?
– Как Меч Силы, лежащий в наших руках, – ответил Утер.
– Зуб Дьявола – это, несомненно, символичная и очень мощная реликвия для фейри, – заговорил Карден, вновь
