Кенара замыкала отряд и шла по дороге за медицинским обозом последней. Конор окликнул ее, подскочил одним прыжком и крепко прижал к груди, пробормотав «бедная девочка». Он чувствовал себя, как отец, дочь которого спаслась от смертельной опасности и обрела защиту от всего на свете в его объятиях. Слезы жгли ему глаза, но Конор успел поплакать еще в начале своего пути и теперь предстал перед своей ученицей в должном виде — мрачным, суровым и с сухим лицом. Точнее, это он так представлял себя, а на самом деле выглядел как человек, чье сердце надрывается от жалости и любви. Однако Кенара едва взглянула на него. Она ничего не чувствовала и, чтобы не потревожить ни одной печальной мысли в своей голове, ни о чем не думала, а просто слушала, как бьется сердце Конора, и считала его удары. Наконец девушка подняла лицо и спросила:
— Ты что, дезертировал?
— Сам не знаю, — ответил Конор, вглядываясь в нее с тревогой.
Кенара выглядела серьезной, как обычно, но все черты ее приглушила усталость. Он видел ее уставшей после тренировок, но тогда дух ее оставался бодрым, а теперь была измотана душа. Она маялась от горя, не находя утешения, и металась между настоящим и тем, что показало ей Цукуёми. Более эфемерное, чем воспоминания, оно постепенно ускользало от нее. Поэтому Кенара снова и снова заставляла себя вспоминать каждую мелочь и закрепляла ее в памяти навсегда. Не навсегда, а насколько хватит человеческой жизни.
— Ты должен вернуться, — сказала она. — Не нужно волноваться за меня, со мной все будет в порядке, от горя я не умру.
— Нет, нет, конечно… Просто я испугался за тебя, — Конор окинул ее взглядом с головы до ног и погладил ее плечи. Как расстаться с ней? Как оставить ее одну?
Кенара сдержанно улыбнулась и, взяв его за руки, сказала:
— Не бойся за меня, сэнсэй, и возвращайся к своим товарищам. Не хочу, чтобы у моего учителя были неприятности с Объединенной Армией.
— Я не хочу оставлять тебя.
— Как только меня освободят от обязанностей, я приеду в Звездопад, обещаю. Посмотрю на твоего ребенка, — Кенара снова улыбнулась и отпустила его руки. На этот раз ее глаза ненадолго оживились.
Конор немного успокоился, получив обещание. Он крепко обнял девушку и неохотно отпустил ее. Кенара в несколько прыжков догнала обоз и на мгновение замерла, с силой зажмурившись. «Уходи, сэнсэй, — думала она, — пожалуйста, уходи… Оставь меня одну!»
Учитель смотрел вслед своей ученице и сердце его горестно сжималось. Он чувствовал, что ничем ей не помог, и эта ужасающая беспомощность подавляла его.
Мир шиноби изменился, началась новая, более мирная эпоха. Солнце дружбы и взаимопонимания заливало пять стран своим светом, излечивая нанесенные войной раны, люди несли в сердцах воспоминания о том, как по-братски делили все тяготы и радости, вне зависимости от политических воззрений. Самых видных шиноби славили, как героев, а тех, кто не дожил до победы, торжественно оплакивали и провожали в лучший мир.
В конце Дня Памяти, когда люди, одетые в черное в знак траура, разбредались по домам под октябрьским дождем, Кенара пробралась под покровом опускавшихся на город сумерек к мраморной плите с именем Хьюга Неджи. Она увидела силуэты господина Хияши и его дочерей. Очевидно, они тоже ждали, пока поредеет толпа на кладбище, чтобы остаться здесь ненадолго. Кенара попятилась, не желая вторгаться в частную жизнь главной семьи Хьюга, но в этот момент Хината обернулась и увидела ее. Кенара быстро ушла в противоположную от своей цели сторону, неловко перебирая в руках порядком промокшие и потерявшие первоначальную белизну лилии.
«Ничего, — подумала девушка, — это ничего. Все равно я еще не готова». Она оставила цветы у одной из новых плит с незнакомым именем и, засунув руки в карманы своей куртки, повернула к центру города.
Войдя в дом, Кенара закрыла за собой дверь, медленно сняла и повесила куртку, разулась и в растерянности оглядела пустую комнату, не зная, что ей теперь делать. Кое-как раздевшись и завернувшись в халат, девушка легла на диван.
Через какое-то время раздался робкий стук в дверь. Кенара сначала не хотела открывать, но стук повторялся снова и снова, поэтому пришлось подняться.
На пороге стояла Тен-Тен, с ее зонта лились целые потоки воды, и казалось, что девушка сгибается под этой тяжестью.
— Я подумала, что стоит побыть с тобой сегодня, — сказала она.
— Тен-Тен, мне не нужна помощь, — устало ответила Кенара. — Прости, давай завтра увидимся.
— Мне нужна, — тихо сказала Тен-Тен, когда дверь закрылась перед ее носом. Девушка в растерянности обвела взглядом пустую улицу и медленно побрела под дождем, втягивая голову в плечи.
Кенара поднялась в свою комнату, твердо решив никому больше не открывать.
Ее охватила слабость. Куноичи легла, завернулась в одеяло и погрузилась в обморочное состояние.
Перед ней развернулась детская комната. На кровати возле окна сидела девочка в синей пижаме, усыпанной нарисованными звездами, и вырезала маникюрными ножницами фигурки шиноби со страниц учебника по тактике. Пушистые волосы девочки были заплетены от самого лба в две тугие косички, но даже это не могло их сдержать, и из прически выбивались паутинки русых волос, торчащие во все стороны подобно щетинкам гусеницы.
— Ой-ёй, — сказала девочка, нечаянно отрезав своему воину половину ноги.
Панель отодвинулась в сторону и в комнату вошла молодая женщина. Ее лицо наводило на мысли о хорошенькой лисичке, лукавые раскосые глаза по цвету напоминали крупные капли воды на светло-сером шелке. Щеки и подбородок украшали ямочки, тонкогубый рот улыбался. Волосы молодой женщины вились серебряными спиральками и, с трудом собранные в один пышный хвост, спадали волнами на лопатки.
— Чем ты тут занята, моя красавица?
— Мама, я кое-чем занята, — серьезно ответила девочка.
Сирин тихонько рассмеялась и присела на кровать дочери.
— Ого! Да это же учебник Нинаки, — воскликнула она. — Зачем ты его разрезала?
— Я собираю армию шиноби.
— Для чего?
— Они должны завоевать весь мир,
