— Что-о? — Брови Эзры поползли на красный лоб. — Петь надумала? С таким-то голосом?
Выкрикнув эти странные слова, дама Абегальда умолкла и стала смотреть на свои ладошки, словно это они исторгли сии нежданные речитативы. Потом вдруг уперла кулачки в бока, прищелкнула каблуками и, выбивая по каменным плитам пола умопомрачительную дробь, прошлась вокруг стула.
— Да ты пьяна! — гаркнул барон. — Кто налил девчонке неразбавленного хайреса?!
— Рута, а с нею шалфей опьянение винное гонят, — сообщила дочь нараспев, — розы добавишь цветок, и утихнут любовные боли…
Приподняв подол платья, она подплыла к застывшему на табурете рыцарю, одарила его многообещающим взглядом, подумала и послала Дагеклану воздушный поцелуй.
— Абегальда! — вскричала тут не на шутку рассерженная баронесса. — Да ты ума лишилась, дочь моя!
— Это не я… ой!.. Мамочка, спаси!
— Вот поучу тебя плеткой, быстро в себя придешь! — Хозяин замка Иш был не на шутку разгневан и тут же, позабыв о соколе, встал, чтобы немедленно исполнить угрозу.
Но баронесса опередила мужа. Явив нежданную мощь голоса, она принялась пронзительно скликать служанок и кормилиц, которые накатили в залу шелестящей волной разноцветных юбок. Дама Абегальда была умело взята в плотное кольцо, подхвачена под руки и увлечена на женскую половину, куда самому барону вход был заказан. Напоследок баронесса пообещала привести дочь в чувства своими, более гуманными, нежели плетка, методами.
Последнее, что слышали поднявшиеся со своих мест виконт и рыцарь, была разухабистая народная песенка, которую дама Абегальда выкрикивала ярмарочным высоким голосом.
Щеки Эзры Рыжего, и без того красные, пылали, как маков цвет.
— Не знаю, что и думать, — пробурчал барон, — прямо наваждение какое-то…
Он и не подозревал, сколь точно определил происходящее.
Лимонно-желтый глаз луны заглядывал в спальню. Со двора доносились запахи навоза, мокрого дерева и старой кожи. Дагеклан открыл глаза и сел на широкой постели, чувствуя, что сейчас что-то произойдет. Он пошарил в изголовье и вытащил из-под подушки предусмотрительно отломанную от стула тяжелую витую ножку.
За дверью тонко захихикали, потом что-то звякнуло, и томный голос пропел: «Мо-о-ожно?»
Рыцарь затаил дыхание. Дверь стала медленно открываться.
Железная Рука не успел перевести дух, а на пороге уже возникла дама Абегальда. Лунный свет окатил желтым ее слегка полноватое, но все же весьма соблазнительное тело. На даме не было ничего, если не считать конской уздечки, висевшей на шее. В руках дочери Эзра тускло поблескивало серебряной инкрустацией седло, вороненые стремена волочились по полу. Рыцарь заметил притороченную к седлу свою дорожную сумку.
Абегальда бросила ношу в угол и хихикнула.
— Тяже-лое!
Она кокетливо попинала упряжь маленькой ступней и стала приближаться к постели.
Рука Дагеклана метнулась за ворот нижней рубахи, пальцы крепко сжали серебряный амулет, висевший на шее.
— Ну, это ты зря, — обиженно сказала ночная гостья, останавливаясь в двух шагах от полога. — Приходишь к нему с лучшими намерениями — а он сразу за серебро хвататься. Еще рыцарь называется…
Под пальцами стало мокро: оберег растаял и скользнул вниз горячей каплей.
— Что еще? — спросила Абегальда, покачивая полной грудью. — «Рута, чеснок, териак и орех, как и груши, и редька, противоядием служат от гибель сулящего яда»? Только не надо бормотать охранные заклинания, они не помогут. Я все же не просто какая-нибудь сельская ведьмочка.
— А кто? — спросил рыцарь едва слышно.
— Разве забыл? Кажется, мы уже представились друг другу, когда этот весельчак — баронет уговорил сестру опоить заезжего рыцаря сонным зельем.
— Но ты не Абегальда, — прошептал Дагеклан.
— Почему же? Я так изменилась? Разве что похорошела… Ладно, если хочешь, можешь называть меня госпожа Ишшу.
— Ты… дух?
— Фи! Дух! Вот еще.
— Богиня?
— Ну… может быть. Тебе этого знать не нужно. И я здесь не для того, чтобы наводить морок или щекотать тебя до смерти. Да брось ты, в конце концов, свою дубинку, смешной человечек!
Тут только рыцарь заметил, что до сих пор сжимает в руке тяжелую ножку. Еще он заметил, что виконта нет в комнате.
— Ему стало нехорошо в отхожем месте, — объяснила госпожа Ишшу. — Видно, переел за ужином. Ладно, нам пора.
— Куда это?
Дагеклан уже несколько привык разговаривать, не раскрывая рта.
— В Тарантию, конечно! Помнишь, Абегальда обещала тебе вернуть коня?
— Да.
— Ну, так вот он.
Рыцарь осмотрелся, но коня нигде не увидел.
— Да, глаз у тебя не зоркий, — сказало ночное видение. Потом добавило по-немедийски: — Конь — это ты, мой милый.
Тут Дагеклан метнул обломок баронской мебели. Гвоздь, которым ножка прежде крепилась к сиденью стула, торчал, словно наконечник копья, и рыцарь надеялся, что железо окажет на потустороннее существо нужное воздействие. Он ошибся: с несвойственной полной женщине ловкостью Абегальда (или госпожа Ишшу, кто их там разберет) схватила летящую ножку, перекусила пополам и выбросила в окно.
— Ого, — сказала она, сплевывая на пол щепки, — если ты и конь, то необъезженный. Иди-ка сюда, жеребчик…
«Это сон, — думал Дагеклан Железная Рука, откидывая одеяло и шлепая босыми ногами к упряже, — конечно, сон! Ни одна ведьма не устоит против серебряного амулета, не говоря уже о железном гвозде… Небожительница, правда, устоит, но что делать здесь небожительнице?»
— …И ничего зазорного тут нет, — говорила тем временем Абегальда, прилаживая ему на спину потник и тяжелое седло, — рыцарь всегда должен служить даме, хотя бы и лошадью. Потерпи, дружок, как только вернемся, я тебя отпущу, и немедийку отпущу, мне в ней скучно. Так, затянем подпругу… Я сменила подпружку, старую-то баронет коварный ножичком подрезал… Вот так.
Она уселась верхом, закутавшись в попону.
— Надо же было этой дуре рот открыть! Ох, людишки, беда с вами, один колдует, толком не умея, другая рот не вовремя открывает. Теперь вот придется в телесной оболочке назад лететь, чтобы со своими встретиться. Холодно, ветрено — бр-р! Сюда искрой прилетела, а отсюда — девой голой!
И госпожа Ишшу снова захихикала.
…Никто и никогда не узнал об этом приключении рыцаря Железной Руки, ни один тровер не сложил о
