голов и иных частей тела под покровом ночи либо просто навсегда исчезали, не оставив о себе даже памяти среди родственников. Хотя сам король — варвар (и Конн знал сие доподлинно) не имел к подобным расправам ни малейшего отношения: в основном старались жрецы и судебные власти, блюдущие чистоту образа Великого Короля во славу и процветание государства Аквилонского.
Конн пригладил волосы и, последний раз бросив взгляд в глубины зеркального щита, отошел к огромному столу в центре залы. Стол был завален пергаментными свитками, книгами в сафьяновых, деревянных и медных обложках, вощеными дощечками, покрытыми мелкими буквами.
Молодой король наугад раскрыл ближайшую книгу, полистал пожелтевшие страницы и прочел: «В сверкающей Ианте, столице древнего Офира, блистал Великий Киммериец в лучах славы по правую руку монарха Офирского Вальдрика, немощного телом. И возлюбила Киммерийца принцесса Синэлла, жрица древнего божества Аль-Киира, коего Синэлла пыталась возвратить к жизни. И, возродив, пала сама жертвою сего чудовищного демона, исчадия Нижнего Мира. Киммериец же поразил чудовище насмерть, снискав себе славу, и отправился в Аргос, к Западному океану. И нарекся сей муж — Конан- разрушитель…»
Так описывал некий летописец Перристив Лумосский историю, слышанную Конном от отца в те нечастые вечера, когда Конан, попивая аргосское вино из серебряного кубка и вытянув ноги возле жарко пылающего камина, делился с принцем воспоминаниями о минувшем.
Он не утаивал того, что не предназначалось для чужих ушей, и Конн знал, что, прежде чем отец встретился с матерью, у него было множество женщин, из коих любил он лишь двух: пиратку Бэлит, Королеву Черного Побережья, погибшую на берегах реки Зархебы, и предводительницу разбойничьей шайки Карелу, прозванную Рыжим Ястребом, с которой враждовал и даже скрещивал оружие, но был пленен ее чарами. И все же лишь Зенобия, бывшая рабыня немедийского короля Тараска, полученная Конаном в качестве выкупа после победы над Немедией, стала той единственной женщиной, которую киммериец ждал всю жизнь и с которой обрел истинное счастье. Она стала Королевой, достойной своего великого супруга — преданной женой и нежной матерью…
Конн захлопнул книгу, в которой не было и десятой доли правды. Там не было крови, пота, страданий, предательства, несбывшихся ожиданий — не было жизни. Никто из покрывавших пергаментные страницы мелким каллиграфическим почерком, не осмеливался упомянуть о презрении, витавшем за спиной киммерийца, о косых взглядах, бросаемых украдкой теми, кто считал, что в жилах его течет голубая кровь, отличная от крови северного варвара. Враги в книгах выглядели жалко, сподвижники всегда были преданны, а подвиги свершались если не без усилий, то уж с достаточно предсказуемым финалом.
Конн порылся среди рукописей, отыскивая свиток в изысканном футляре сандалового дерева. Найдя, развернул и пробежал глазами то место, которое не давало ему покоя. Здесь говорилось о некоем городе Турне, построенном Конаном Великим в Озерном Краю Гандерланда лет тридцать тому назад. Город этот был создан искуснейшим мастером Афемидом и являл собою истинное совершенство архитектурного искусства. Некогда отец собирался перенести туда столицу Аквилонии, но по каким-то неясным причинам отказался от этого замысла. Ныне Турн пребывал в развалинах, считаясь местом заповедным, а многими — проклятым. Светлейший Обиус, Верховный Жрец Храма Митры, намекал в беседах, кои с недавних пор повадился вести с молодым королем, что знает многое, связанное с Северной Цитаделью, однако речи жреца были столь витиеваты и туманны, что Конн давно отчаялся извлечь из них что-либо ценное.
Не оправдал его надежды и аргосец Альфред, прибывший года три тому назад к тарантийскому двору, дабы собрать материалы, надобные для его труда, посвященного жизни и деяниям короля — варвара. Альфред, взявший себе прозвище Паж, некогда служил оруженосцем у короля Конана в Турне, а затем, удалившись на родину, задумал написать книгу, объемлющую все многочисленные подвиги его бывшего сюзерена.
Аргосец был радушно принят молодым королем и получил доступ во все тарантийские скриптории, еще не закрытые в то время по приказу Обиуса. Он уже собирался отбыть, когда Конн, пригласив пожилого летописца на ужин, пожелал узнать, что заставило отца покинуть прекрасный город в Озерном Краю и навсегда забыть о его существовании.
«Я не могу ответить на твой вопрос, государь, — сказал тогда Альфред Паж, — ибо сам не ведаю, в действительности ли произошли события, в коих участвовал старый король, или я слышал от него некую сказку. Все, что рассказал мне Конан Великий, я тщательно записал, и если ты желаешь, мы можем отправиться в Мой замок в Горячем Ущелье, и я предоставлю тебе свои рукописи…»
И Конн отправился в Аргос, не ведая, что путешествие сие станет поворотным в его жизни.
Поглаживая пальцами сандаловый футляр, он погрузился в воспоминания.
…Горячее Ущелье, лежавшее в тридцати лигах к северо-востоку от Мессантии, представляло собой распадок среди отрогов Рабирийских гор, широкий в начале и суживающийся по мере приближения к скалам. По, склонам росли лимонные рощи, вдоль дороги темнели густые посадки авокадо. Чем выше поднимались всадники, тем более каменистой становилась дорога. Конн ехал рядом с аргосцем, чувствуя, как гнетущая тишина жаркого летнего дня начинает давить уши.
«И все же я не понимаю, месьор Альфред, — заговорил король, смахивая пот со лба, — почему эта страница из жизни моего отца окружена столь плотной завесой недомолвок? Признаюсь, сам Конан не очень любил говорить о Турне и обо всем, что связано с этим городом. Я побывал в Озерном Краю и проехал по разрушенным улицам города. Турн мог бы стать достойной столицей Аквилонии, если бы не его удаленность от центра державы. Но, мыслю, не в том была причина, заставившая отца навсегда покинуть мощную северную цитадель, им воздвигнутую».
«Я был слишком молод тогда, — отвечал пожилой летописец, — гораздо моложе, чем ты сейчас, государь. Однажды мы с твоим отцом отправились на охоту. Конан любил травить зверя в одиночку, вот и тогда он не взял никого, кроме своего юного оруженосца. Он загнал волка, но отпустил его, а потом, когда мы укрылись от дождя в заброшенной хижине, рассказал мне удивительную историю. Якобы на нас напали лесные разбойники, и в схватке с ними я погиб. Потом король отправился на некий остров, именуемый Фалль, и, совершив то, что было угодно богам, вернулся обратно. И вернулся раньше, чем отбыл…»
«Как это?» — не смог скрыть удивления Конн.
«Я этого тоже не понимаю, — горестно покачал головой Альфред Паж. — Старый король говорил о петле Времени, в которую попал, благодаря хитроумию жителей неведомого острова, об Источнике Судеб, в который ему удалось заглянуть. Он утверждал, что вернулся досрочно, чтобы спасти меня от смерти и Турн от разрушения, но Время оказалось сильнее: когда мы подъехали к воротам города, Турн оказался разграблен ванирами, магистр Афемид был убит, а Верховный Жрец Обиус исчез неведомо куда…»
«Обиус утверждает, что лишь благодаря его усилиям ваниры, в конце концов, были уничтожены, а многие жители Турна избегли смерти», — задумчиво молвил Конн.
«Так или иначе, но Конан навсегда предал это место забвению, — продолжил Альфред, — и я осмелюсь высказать предположение, что причиной тому была его неудача. А к неудачам король — киммериец питал истинное отвращение. Он их попросту презирал, потому и не любил впоследствии говорить о тех своих приключениях. Я же постарался собрать из разных источников все, что связано с Турном и таинственным островом Фалль, и готов, как уже говорил, представить тебе свои изыскания».
Дорога бежала все круче, склоны ущелья стали отвеснее, полоска неба над головой сужалась. Впереди показался замок: окруженный высокой зубчатой стеной, он возвышался посреди небольшой долины, похожей на чашу великана. Склоны ее густо поросли фруктовыми деревьями, кипарисами и кустарником. В воздухе плавал пряный аромат южных цветов. Конн, Альфред Паж и кавалькада сопровождавших аквилонского короля рыцарей въехали по широкому мосту в ворота замка.
Замки знати юга, к коей относился и Альфред, отличались от северных суровых цитаделей, как золотая клетка домашней птицы отличается от простого гнезда ласточки-береговушки. Даже крепостная стена, служившая, несомненно, надежной преградой всякому, кто хотел бы покуситься на жилище Альфреда, была выстроена с долей изящества, не свойственного простым оборонительным сооружениям. Зубцы ее украшались ажурными отверстиями, напоминавшими кружево аргосских воротников, башни несли черты изысканной туранской архитектуры, кровли были выложены сверкающими под солнцем медными плитами. Замок был столь обширен, что внутри умещались несколько садов, виноградников и рощ, разделенных оградами и строениями, среди которых были конюшни, домики, где проживала целая армия
