Оба стражника замолчали, предвкушая радости скорого веселья.
Осенний Праздник Плодов справляли ежегодно в первый день второго осеннего месяца, а раз в пять лет он совпадал с Торжествами Матери — Земли, светлейшей богини Иштар. Нынче храм богини стоял закрытый: по решению Братии все кумиры и святыни из него были перенесены в Храм Митры. Сие обстоятельство, впрочем, мало кого расстраивало — празднества предстояли все равно пышные, и горожане готовились к ним не за одну седмицу.
Каждый квартал готов был выставить своих плясунов и плясуний, носильщиков огромных корзин, полных овощей и фруктов; перекупались за большие деньги жонглеры и акробаты, способные украсить любую процессию; женщины, согласно древнему обычаю, готовили разноцветные хитоны (у каждого квартала был свой цвет), стирали и гладили юбки, которых полагалось надевать в день праздника не менее семи; мужское население стряхивало пыль с костюмов позаковыристей: каждый желал предстать на шествии в облике пирата, древнего героя или сборщика податей. И немало веселой путаницы предстояло, ибо вельможи в сей день рядились простолюдинами, дамы — кавалерами, а гильдия воров, которую на время праздника городские власти отпускали, выступала облаченная в черные мантии судейщиков. Правда, ходили слухи, что прево Шатолад намерен нарушить традицию и арестовать воровское шествие в полном составе, но этому мало кто верил.
Повозка почти миновала улицу Роз. Проехали обгоревший остов храма Вакканы, и молодой стражник сказал, презрительно сплюнув под колеса:
— Поделом кумирни чужих богов жгут. Нечего разным бритунцам в нашей Тарантии делать и народ с панталыку сбивать. Бог един, Митра Пресветлый. А горбун — то наш, слышал я, самому Нергалу поклонялся. Брато Толстый за ним ходил, так, сказывал, огнем бесовским их с ног посбивало и дознавателей тоже. Страху Брато натерпелся, аж штаны обмочил! А дознаватели знай себе, молитвы охранительные читают, да и повязали колдуна. Ежели б не они, так Нергал сейчас по улицам разгуливал…
— Хлипок чернокнижник для слуги нергальего, — проворчал вислоусый.
— Да они все с виду хлипкие, колдуны — то, это уж так водится. Их силы тьмы изнутри сосут, Светлейший Обиус на проповедях сказывает. А слыхивал ли ты, как они божество свое величают? Не Повелителя Серых Равнин, а другого, кто якобы над всеми стоит?
— Как? — перестал жевать десятский.
— Тернером! Вот же выдумали. И якобы в боге сем аж три других спрятано, а сила их скрыта в Пустоте Великой… Можно ли в подобное веровать?!
Молодой рассчитывал, что начальник опять сболтнет лишнее, но тот лишь пожал плечами и проворчал:
— Духи тьмы могущественны и норовят правоверных одолеть. Так и жди ежечасно, что на голову тебе свалятся…
Тонкий свист, раздавшийся над крышами домов, заставил стражников глянуть вверх. В утреннем небе творилось странное: желтые сполохи играли там, и среди них явственно различалось летящее существо. Существо напоминало мужчину в нижней одежде, на спине его было прилажено тяжелое рыцарское седло, а в седле, бесстыдно расставив голые ноги, располагалась всадница, закутанная в конскую попону.
— А! — тонко выкрикнул молодой стражник. — Демоны! Демонов ты, дядя, накликал!
Вислоусый ничего не успел сказать в свое оправдание: страшная парочка стрелой ринулась вниз, раздался треск разрываемой ткани, повозку тряхнуло так, что стражники кубарем покатились с козел. Две старые клячи, впряженные в арестантскую колесницу, присели на задние ноги, испуганно заржали, но, ввиду полной немощности, остались стоять на месте.
— Вот те на! — раздался из-под обрывков матерчатого навеса веселый женский голос. — Стоит только отпустить поводья, и греха не оберешься. Вы живы ли, месьор рыцарь?
— Жив, — отвечал неведомый месьор. — Но, кажется, здесь имеется узник. И он в беспамятстве.
— Узник! Гонимый и униженный, беспомощный и сирый… Теперь я понимаю, отчего вас понесло вниз. Долг рыцаря помогать страждущим. Я, признаться, намеревалась приземлиться поближе к центру.
— Вы намеревались также оставить в покое несчастную Абегальду и меня по прибытии в Тарантию. Можно ли доверять вашему слову, госпожа Ишшу?
Ответ прозвучал обиженно:
— Значит, месьор Дагеклан, если я элементал, так мне уж и верить необязательно? Где, хвост нергалий, ваша галантность? Не забывайте, что я все же дама!
Стражники сидели на мостовой, вылупив глаза и не в силах ни закричать, ни пуститься наутек. Младший судорожно икал, десятский кусал ус, собирая остатки мужества.
— Я обещала оставить вас в покое, когда подыщу достойную замену, — сказал женский голос в повозке. — А в кого прикажете вселяться, в этих олухов?
Тут дверь ближайшего дома отворилась, и на улице показалась толстушка в шуршащих юбках, державшая за недоуздок маленького и весьма потертого серого ослика. Девица сия торопилась на праздник и опрометчиво решила скостить дорогу, пройдя через улицу Роз, на которую в иное время ее не заманили бы и горстью золотых. Порешив, что на время торжеств улица Роз, как водится, будет свободна от страшных черных повозок, она открыла всегда запертую парадную дверь своего жилища и оказалась посреди событий удивительных и весьма жутких.
— Ага! — вскричала госпожа Ишшу голосом Абегальды. — Вот эта мне нравится!
Месьор Железная Рука едва успел подхватить обмякшее тело дочери Эзра: огненная искра вылетала из ее полуоткрытого рта и устремилась к застывшей на месте тарантийке. Миг — и толстушка пустилась в пляс, высоко подкидывая юбки и обнажая розовый и весьма аппетитный зад.
— Измена! — прохрипел усатый десятский, поднимаясь на ноги. — Измена! К оружию!
Его подчиненный остался сидеть, пренебрегая воинским долгом и все еще икая. Розовые ягодицы нежданной плясуньи мелькали у него перед глазами, вызывая тягостное головокружение.
Вислоусый, выставив вперед алебарду, побежал к владелице ослика, явно намереваясь зарубить ее на месте.
Он был уже в двух шагах от толстухи, когда вихрь ослепительных искр пронесся снизу по улице Роз. Стражник разинул рот, позабыв о своем оружии, и застыл на месте.
— О! — завопила толстуха тонким голосам. — О, други мои и подружки! Сюда, бестелесные! Вот осел, вот второй, с усами, вот юноша бледный с безумным взором! Располагайтесь, любезные!
Сноп искр распался: две влетели в разинутые рты стражников, одна исчезла в ослином ухе, остальные поднялись смерчем и исчезли в свете разгорающегося утра.
И начался танец, столь же невиданный, сколь и пугающий. Толстая тарантийка, одержимая госпожой Ишшу, закинула юбки на голову и выделывала умопомрачительные кренделя. Стражники отплясывали срамной народный танец нак-нак, за который сами же еще вчера хватали игрецов на рыночной площади. Не отставал от общего веселья и длинноухий ослик: встав на задние ноги, он выбивал копытами дробь, которой позавидовали бы и королевские барабанщики.
— Ах, месьор, — прошептала освобожденная дама Абегальда, — наконец я в ваших объятиях!
Не разделяя ее восторгов, рыцарь поплотнее укутал немедийку в попону. Он мучительно размышлял, что же следует предпринять в сложившемся положении.
Сомнения его быстро разрешились: хохоча и тыча друг дружку под ребра, стражники полезли на козлы. Толстуха уместилась между ними, во все горло распевая какую-то бодрую песню без слов. Ослик, приняв положение, более подобающее четвероногому, засеменил вниз по улице, то и дело заговорщицки оглядываясь на сивых лошадок через плечо.
— Агей-агу, веселись, народ! — завопил десятский, нахлестывая упряжку. — Покажем плотникам, что такое стропила!
— Покажем кузнецам, как гуся подковать! — вторил ему востроносый.
— Что нам, красоткам, стоит сплясать тартанеллу с самим светлейшим да жирнейшим, — изрекла госпожа Ишшу устами одержимой тарантийки. — А ну, дохлятины, несите нас на праздник!
Повозка полетела к центру города, выбивая из мостовой искры железными ободьями. Лошадки, то ли с испугу, то ли за компанию, явили невиданную прежде резвость и мчали экипаж, распугивая густеющую толпу. Многие шарахались, прижимаясь к стенам домов, другие, принявшие с утра изрядную дозу
