- Я боялась, что из-за меня ты потеряешь всё, - прошептала она, - Я не простила бы себя, если бы это случилось.
Кили обхватил её за талию и нежно прижался к ней.
- Тауриэль, я хочу быть достойным тебя, - сказал он, - Но я чувствую, что делаю всё не так.
Эльфийка отстранилась.
- Это не правда, - она убрала волосы с его глаз, - Иди домой. Помирись с дядей. Приветствуй свою мать. Мы найдём время.
- Спасибо, - выдохнул он и кивнул.
Тауриэль поцеловала его.
- Я буду по тебе скучать.
- А я по тебе, - Кили зацепил пальцами прядь её волос, не давая ей отодвинуться, - Не уходи пока, - он тоже поцеловал её, но легко, совсем не так, как вчера вечером, а потом медленно и неохотно отпустил её волосы.
- Подожди! - запротестовала она, и он подчинился, глядя на неё любопытными глазами.
Тауриэль вытащила из сапога маленький нож и, накрыв его пальцы своей ладонью, отрезала локон своих волос.
Кили с улыбкой рассматривал медные пряди в своей руке, потом аккуратно завернул их в платок и сунул в карман.
- Я не знаю, когда мы увидимся снова, но я обещаю, что приду, как только смогу.
Она кивнула.
- Я буду ждать тебя.
Гном снова обнял её за талию и поднял на ноги.
- Смотри, мы уже почти пришли, - сказал он, кивнув в сторону домов Дейла, которые теперь, когда туман рассеялся, наконец-то стали видны, - Лучше мне проводить тебя в город, пока стражникам не стало любопытно, отчего это гном и эльф так долго торчат у городских стен.
- Думаю, для одного дня уже достаточно скандалов, - Тауриэль грустно улыбнулась и последовала за ним.
*********
Кили сидел на камне и ковырял носком ботинка бурый пучок травы. Глядя на тёмный склон горы, он с горечью думал о том, что это была, пожалуй, худшая из переделок, в которые он когда-либо попадал. С заходом солнца становилось прохладно, но он не спешил возвращаться в Эребор, ему не хотелось ловить на себе любопытные взгляды и слышать шепотки за спиной, которыми непременно встретят его сородичи. Должно быть, вся гора уже была в курсе, что младший из принцев сбежал со своей эльфийкой.
То, что с ним случилось сейчас, казалось гораздо хуже перспективы быть сожранным троллями, искалеченным гоблинами или зарубленным Азогом Осквернителем. Всё это грозило ему только телесной болью, которая пусть и не была приятной, но он, хотя бы, точно знал, что с этим делать: что бы он ни чувствовал, он должен был не выказывать страха и попытаться забрать с собой как можно больше врагов. Но сейчас он ощущал не ту телесную боль, что грозила сокрушить его кости и плоть, его словно разрывало изнутри, и от этого не было лёгкого избавления.
Вчера вечером всё казалось Кили предельно простым: если Торин будет настаивать, чтобы он предал то, во что верил и отрёкся от тех, кого любил, он не сможет остаться.
Вспомни, где твоя верность, спросил Торин.
Верность? Ты бы желал, чтобы я пренебрёг ею? Он добровольно дал Тауриэль обещание.
Если ты думаешь так, значит у тебя её нет.
Кили знал, что это неправда. Вряд ли он сейчас чувствовал бы себя так паршиво, если бы ему не претила мысль о том, чтобы поступить с Тауриэль или со своей семьёй бесчестно. Его любовь к ней не должна была противоречить его преданности своему роду; это случилось только потому, что так полагал Торин. Тауриэль была добра и честна; и любовь к ней могла сделать самого Кили только лучше. Именно поэтому он должен был вернуться.
Он никогда не докажет, что его любовь чего-то стоит, если из-за неё ему придётся оставить тех, кто в нём нуждался. Уйти от семьи, дома и наследия - это был немаловажный выбор. Он сделал бы это, если бы остаться значило стать кем-то, кто был недостоин себя, близких или её; но уйти только потому, что он был зол, тоже было недостойно. Он чувствовал, как стыд за бесчестный поступок гложет его. Стыд за то, что этим утром он повернулся спиной к горе и ушёл прочь.
Тауриэль заслуживала того, чтобы её выбрали ради неё самой, а не в отместку за то, что его дядя был слеп и нетерпим. Мама и Фили, да и Торин тоже, заслуживали от него лучшего, чем быть брошенными из-за глупых детских обид. А значит, он должен проглотить свою гордость, отречься от брошенных Торину слов и вернуться домой. Он хотел, чтобы Эребор оставался его домом.
Когда тени удлинились, и мир вокруг него утонул в серой дымке, Кили заставил себя встать с камня, на котором сидел всё это время. Протекающие внизу воды реки отражали красноватое зарево заката, как будто снова превращаясь в потоки золота из старых легенд. Кили оглянулся через плечо, взглядом следя за тем, как река огибает Дейл. Бард с радостью принял Тауриэль; в Озёрном городе она защищала его детей, и большего доказательства её навыков и умений ему было не нужно. И хотя он явно был удивлён, что она не вернулась Зеленолесье, но всё-таки удовлетворился тем, когда она сказала, что просто не может следовать за королём, который требует от неё игнорировать нужды своих друзей. Дейлу нужны были охотники, стражники и разведчики, и приняв образ жизни горожан, эльфийка стала для них желанной гостьей.
Кили твердил себе, что Тауриэль будет недалеко. Поток, текущий из Эребора преодолевал расстояние между ними за считанные минуты. И всё же, когда он сможет снова увидеться с ней? Торин, конечно же, запретит ему это, и хотя Кили не собирался подчиняться его приказу бесконечно, он также знал, что не стоит испытывать дядино терпение слишком скоро. Счастья, которое он испытал с ней за последние недели, ему должно было быть достаточно. Пока.
Мгновения, которые они разделили вчера вечером, были восхитительны, совершенны. Кили улыбнулся, вспоминая, как чувствовал её в своих руках: её кожу, прикосновения её мягких губ. Он был уверен, что никогда больше не захочет целовать женщину с волосами на лице. Возможно, с ним было что-то не так, если его больше не привлекали девушки своей расы? Но правда была намного проще. Он просто никогда больше не хотел целовать любую другую женщину, и будет ли она эльфийкой или гномкой, не имело значения.
Он больше не беспокоился о том, что чувствовала к нему сама Тауриэль, не боялся быть для неё нежеланным. Да, она колебалась и даже немного стеснялась, но целовала его охотно. И если бы они остались наедине, сказала бы
