Майанде была девушкой из Ульвхейма, с которой я… некоторое время общался. Она делала мыло и продавала его подвыпившим мужчинам в тавернах. Они больше тратили на мыло, чем на пиво. Более заядлых пьяниц ещё надо поискать.
На мгновение Хирка забыла страх и протянула руку одному из стражей. Он дал ей кусок мыла, не останавливаясь и не глядя на неё. Мыло сплющенным яйцом лежало у неё в ладони. На нижней стороне бруска был выдавлен знак Совета. Трудно сказать, зачем это было сделано: то ли для того, чтобы показать, кто стоит за этим добрым делом, то ли для того, чтобы усилить очищающий эффект.
Повозка перевалила через холм, и они увидели раскинувшуюся впереди под ними Маннфаллу. Невообразимое зрелище, которое не оставило в душе Хирки никаких сомнений насчёт того, достигли ли они цели. Она встала и уцепилась за крышу повозки, чтобы не свалиться. Всё, что она слышала о Маннфалле, оказалось правдой. Город мог вместить полмира. Дома всех мыслимых цветов и очертаний наползали друг на друга. Кое-где они образовывали систему улиц, в других местах стояли хаотично, как напа́давшие с гор камни. Застройка подковой охватывала Ору, которую украшали корабли и маленькие лодки, без конца снующие между берегами реки. Серый шпиль возвышался над городом.
– С ума сойти можно… – сказала Хирка, опускаясь обратно на сиденье.
– С ума сойти! – передразнил её Ветле.
– А что это там? В реке? – Хирка указывала на кучку домов, которые, казалось, плывут по реке. Их опоясывал лабиринт пристаней. Больше всего это напоминало плавучее воронье гнездо.
– Это рыбацкий лагерь. Где-то через месяц по реке начнёт подниматься краснопёрка, и у рыбаков начнётся горячая пора, – Рамойя кивнула в сторону рыбацкого лагеря. – Они спят и едят прямо там, когда у них есть время.
– Разве они не живут в городе?
– Да, но они не хотят пропустить косяк, поэтому боятся сойти на берег, проворонив улов и хорошие деньги.
Дорога в город шла под уклон, палаточные лагеря скрылись из виду за спиной у путников. Они объехали небольшой пригорок, и их глазам предстал весь город целиком. Он оказался в два раза больше, чем можно было подумать вначале. И Хирка, наконец, увидела Стену.
Она широко раскрыла глаза. Хирка слышала рассказы, знала, что Стена должна быть высокой, но когда она думала о чём-то высоком, то представляла себе расселину Аллдьюпы, а не Пик Волка. Легендарная белая преграда делила Маннфаллу на две части. Она была похожа на светящийся мост и перегораживала перевал, ведущий в Блиндбол. Перед ней раскинулся город во всём своём хаотичном многоцветье. За стеной находился Эйсвальдр, чертог Всевидящего, город в городе, почти такой же большой, как и поселение снаружи. Позади всё было белым, за исключением пары красных крыш и куполов. Самый большой из них был отполирован и блестел на солнце.
– Эйсвальдр, – произнесла Рамойя.
– Всё это? – спросила Хирка, скрывая страх. Повозка невозмутимо катилась вперёд.
– Всё это. Эйсвальдр – это город в городе. Тысячу лет назад стена всего лишь защищала его от Блиндбола. Потом появился чертог Всевидящего. Потом зал Ритуала, зал Совета. Эйсвальдр продолжал расширяться. Сегодня у всех семей Совета есть свои дворцы за стеной, – Рамойя криво улыбнулась. – Каждый раз, когда я приезжаю сюда, эти дворцы становятся чуточку больше, сады ещё красивее, а убранство богаче. Они уже давным-давно перестали быть домами.
– Что ты имеешь в виду? Там никто не живёт?
– О нет. Многие семьи Совета живут почти полным составом в одном дворце. Но их дома строятся прежде всего для того, чтобы произвести впечатление на другие семьи.
Хирка пожала плечами:
– Ну тогда здесь всё так же, как и в других местах.
Рамойя улыбнулась и посмотрела на неё.
– Это правда. Просто здесь больше ресурсов.
Они подъехали к западным городским воротам, которые с трудом можно было разглядеть из-за многочисленных лавок. Имлинги кричали, размахивали руками и спорили. Они держали в руках кастрюли, одежду и украшения из железа, латуни, серебра и золота. Из клеток доносилось кудахтанье, из стойл слышался визг. Утки, гуси, куры, овцы. Чёрные свиньи и козы с украшениями на рогах.
По верху городской стены взад-вперёд ходили стражи, и Хирка уставилась себе под ноги, чтобы скрыть лицо, но здесь никого не останавливали. У охраны и без того хватало работы – они убирали с дороги торговцев и скот.
Повозка въехала в ворота, в массивную арку из тёмного дерева, которую вряд ли хоть раз закрывали за последние столетия. Другие скрипучие повозки постоянным потоком въезжали и выезжали из города. За стенами улицы оказались широкими, но переполненными. Из лавок, торговавших едой прямо на улице, пахло копчёным и горелым. Имлинги покупали обожжённые орехи, тушёные овощи и обжаренные на гриле куски красной рыбы, приправленные семечками, и ели из свёртков прямо на ходу. Большие деревянные ящики и мешки были до краёв наполнены высушенными фруктами, овощами и специями всех мыслимых цветов.
Хирка пыталась быть вежливой с каждым, кто приближался к повозке. «Нет, спасибо, я не ношу браслеты» или «Она прекрасна, но мне не нужна ваза». Да и денег у неё не было. Кто мог позволить себе купить всё это? Хирка никогда не видела столько товаров в одном месте. О назначении половины из того, что торговцы протягивали ей, она даже не догадывалась. Рамойя посмеялась над ней и посоветовала смотреть прямо перед собой, чтобы не отвечать всем.
– Они видят, что тебе любопытно, Хирка.
Девушка отвела взгляд от улицы. Во многих домах были окна из цветного стекла. Некоторые из них стояли открытыми, из одного свисал дорогой ковёр с охотничьей сценой в красно-золотых оттенках, из другого – простой соломенный коврик, готовый развалиться в любой момент. Имлинги в обуви из цветной кожи с металлическими пряжками проходили мимо босоногих попрошаек. Хирка заметила мальчишку, который запустил руки в карманы незнакомца и скрылся с добычей в одном из тёмных переулков. Хирка ожидала, что за ним погонятся, но никто не заметил, что он сделал. Воришка смог просто исчезнуть, стать невидимкой среди тысяч имлингов. Хирка удивлённо смотрела ему вслед.
Рамойе приходилось понукать лошадей, потому что они останавливались, когда толпа преграждала им дорогу. Пахло едой, конским навозом и потом. Но по мере приближения к Эйсвальдру запахи исчезли. Лавки сменились магазинами с вывесками, как у постоялых дворов. Дома стали больше и краше. На входных дверях виднелись фамильные гербы, поверху шли резные карнизы. Крыши становились всё более остроконечными, их покрывала настоящая чёрная черепица, каждая
