– Я оставила на комоде пару полотенец, – сообщила она, подойдя к шкафу, стоявшему напротив кровати. – А здесь запасной плед, если вдруг замерзнешь. Вряд ли тебе понадобится москитная сетка, в такой холод все мухи передохли, но, если что, можешь ее повесить. В общем, чувствуй себя как дома.
– Спасибо, Карлота.
Она посмотрела на него краем глаза и остановилась возле кровати. Зажгла лампочку на ночном столике, пожелала доброй ночи и вышла, оставив его в одиночестве. Когда ее шаги стихли в конце коридора, он разделся и осмотрел комнату. Она была почти точной копией спальни Мэри Энн: классическая кровать с высоким деревянным изголовьем, строгий буфет, пара елизаветинских кресел в углу. Откуда взялись эти кресла? Сидел ли в них Люсьен? Были ли эти обои на стенах сто лет назад? Кто спал на этой кровати? Потолок покрасили недавно, в этом нет ни малейших сомнений, зато люстре у Джима над головой лет сто, не меньше. Спал ли некогда призрак на этой кровати? Джим выключил ночник и полюбовался тусклыми лучами света, которые просачивались сквозь щели в деревянных ставнях. У него почти не было времени о чем-то подумать. Он слишком устал и мгновенно отключился.
Его последней мыслью было воспоминание о ней.
33
Элизабет не знала, в какой миг это началось.
Она крепко спала, как вдруг ее разбудила скрипка. Она осторожно встала с кровати и подошла к окну. На газоне, на все еще нежной и шелковистой траве, рядом с качелями, которые раскачивал ветер, в тени ивы и дуба стоял человек. Ей почудилось, что она все еще спит и видит сон. Но тут человек поднял глаза, прижал скрипку к плечу, взмахнул смычком, и тонкий пронзительный звук поплыл над садом, пока не затих. Человек склонился в легком торжественном поклоне. Элизабет понимала, что окно закрыто, однако мелодия слышалась отчетливо: она убаюкивала, уносила куда-то. Ей захотелось танцевать. Шестнадцатые, тридцать вторые, восьмушки, половинки… Череда обезумевших нот – они взлетали над высокими горделивыми дубами и пропадали в сумраке ночи, посеребренном луной. Странный, тревожный звук – эта высокая нота походила на крик раненого животного – заставил ее вздрогнуть от наслаждения. Музыка окутывала, околдовывала. Ей хотелось кружиться, подняв руки над головой и полностью отдавшись этой безумной мелодии, которую, казалось, слышала она одна. Человек улыбнулся. Она видела его напряженные глаза, наполовину скрытые тенью от шляпы. Она будто бы чувствовала вибрацию струн, словно всякий раз, когда его пальцы скользили по грифу и брали новую ноту, в ее голову проникал заряд энергии, который возбуждал еще больше. Но вот смычок мягко пробежал по струнам, и все ноты прозвучали одновременно. Словно это была не одна скрипка, а две или три. И все же играл он один.
Чтобы удержать равновесие, Элизабет опиралась рукой о подоконник. Но, когда в следующий миг нота соль прозвучала резко и неожиданно, оторвала лицо от стекла и вскрикнула, размахивая руками и улыбаясь.
«Слушай музыку, отдайся ей, пусть она войдет в тебя», – шептал ей на ухо голос.
«Как у него получается так играть? – думала Элизабет. – Так проворно и легко перебирать пальцами? Ну да, это же призрак. Он может все что угодно».
«Танцуй для меня, Элизабет», – не унимался голос.
Музыка подхватывала и кружила, словно маленький смерч, сотканный из нот. Элизабет покачивала головой и улыбалась, с восхищением наблюдая за собственными ощущениями. Но вдруг беспричинная веселость оборвалась. Ликование стихло. Смычок нежно коснулся струн и извлек чуть слышный печальный звук.
«Какая огромная, непереносимая боль!» – мелькнуло в сознании Элизабет.
«Танцуй, танцуй, ma petite, не останавливайся», – властно требовал голос.
А может, это скрипка ее заколдовала?
Элизабет повернулась к кровати. Она впервые заметила, что тетушки Карлоты в комнате нет. Ее по-прежнему охватывало ощущение счастья, абсолютного экстаза. Ей хотелось получше рассмотреть человека со скрипкой, но включать свет она не решалась.
– Играй, играй же, умоляю тебя, – прошептала она, улыбаясь, а тело, словно загипнотизированное, по-прежнему танцевало под беспорядочные и полные тоски аккорды Люсьена.
Ах, какая это была чудесная мелодия! Обезумевшие ноты сменяли одна другую, воспаряли и обрушивались вниз, делаясь все более беспокойными и страстными. Элизабет покружилась, сделала пируэт и тут внезапно заметила стоящий перед дверью чей-то силуэт. Она засмеялась. Джим смотрел на нее с любопытством, хотя глаза у него были до странности неподвижны: казалось, он погружен в глубокий сон.
– Ты что, лунатик? – Элизабет подошла к нему, все еще размахивая руками в такт музыки. – Ты слышишь его? Слышишь скрипку?
Джим кивнул. Его рот исказило подобие улыбки. Ей показалось, что он пьян или под кайфом.
– Пора спать, красавица, – выдавил он из себя с явным трудом. – Я шел в уборную… Дверь была не заперта, и я подумал…
– Это он, Джим! – перебила Элизабет. – Этот человек. Смотри, вон он, в саду. Играет на скрипке. Слышишь музыку? Она просто невероятная.
Джим подошел к окну. Очередная высокая нота разрушила меланхоличную композицию, мелодия зазвучала иначе, но с прежней проникновенностью.
– Да, я его вижу…
– Но его видим только мы с тобой! Правда, удивительно?
Не прерывая игры, Люсьен посмотрел на нее и улыбнулся. Смычок взлетел и снова опустился на струны. Джиму стало нехорошо. Он уселся на край кровати и уставился на танцующую по комнате Элизабет. Наконец она очутилась возле него и страстно поцеловала в губы.
– О, нет… – пробормотал он.
– Не хочу ничего слышать, давай целоваться!
Одним прыжком, будто цирковой акробат, она подлетела к двери и заперла ее изнутри. Джим ее не останавливал. Его силуэт был едва различим в сумраке комнаты, он слышал только скрипку и голос Элизабет.
– А где тетя? Разве она не должна спать с тобой в одной комнате?
– Наверное, вышла. Мы с тобой одни, дорогой, не считая этого человека и скрипки.
Она легонько толкнула его в грудь и вновь поцеловала – жадно, не торопясь. На Джиме были только пижамные штаны, его голая грудь была теплой и гладкой. Пахнущие медом губы обжигали, словно у него подскочила температура, а взгляд был как у заплутавшего пьяницы, который сам не знает, как здесь оказался. Элизабет не выдержала и тихонько засмеялась. Музыка не стихала. С каждой минутой она звучала все громче, все настойчивей. Джим смотрел на Элизабет с нескрываемым вожделением. До этого мгновения Джим на нее так не смотрел. Он любовался ею неторопливо, словно присматриваясь к подарку, который ему только что преподнесли. Его глаза скользили по ее
