Благородство, изящество изгибов, древесина каштана или черешни успокаивали Кэтрин, принося ощущение надежности и покоя. Она часто размышляла о том, что новое поколение не умеет ценить мелочи, отдает предпочтение минимализму – отсюда безликая атмосфера их домов, соответствующая поверхностному восприятию жизни. Она полагала, что в плане впечатлений мир не претерпел ни малейшей эволюции, скорее наоборот, а в своих мечтах и дремотных видениях видела себя рожденной в иную эпоху, когда деталям уделяли куда больше внимания, не говоря уже о неспешных беседах, пространных письмах или просто прогулках в тишине.
Ее жизнь подходила к концу, и она это знала. Ей было слишком много лет, и ее биологические часы неумолимо подходили к отметке, которая ожидает каждого. Она закрыла глаза и прислушалась к далеким звукам, которые доносились извне. Она представила себе площадь, полную рабочих, которые расхаживали туда-сюда со своими инструментами, а заодно и острую тревогу, отравлявшую воздух каждый год за день до открытия праздника.
Как ей хотелось почувствовать себя лучше! Если бы у нее перестали болеть ноги, она бы отправилась вместе со всеми на площадь послушать оркестр классической музыки, приглашенный мэром, о котором сообщали афиши, украсившие весь Пойнт-Спирит. Затем она ненадолго задремала, размышляя о Лоррейн, о Дэнни Колемане, о семье, терзаемой беспокойным духом. В этот миг она ощутила жар. Вначале запылали щеки, затем жар распространился по всему телу, предупреждая о неизбежном.
Странное видение завладело ею, парализовав все мышцы, не давая шевельнуться в продолжение нескольких секунд, которые казались бесконечными и почти безнадежными. Такое случалось редко, но она всегда была начеку. Она никому про это не рассказывала. Кто бы поверил, что в мире и правда бывают ясновидящие? Но именно такой она и была. Она сомкнула веки так плотно, что заболели глаза. В ушах тяжело, низко гудело, голову пронзили болезненные спазмы, от которых испуганно трепыхалось сердце. Дыхание участилось, жар во всем теле сменился холодом. Она вспотела. Тело дрожало, когда же ей наконец удалось приподняться и сфокусировать взгляд, комнаты уже не было, а она сама сидела на чужой кровати.
Видение было ярким, гораздо ярче, чем те, к которым она привыкла. Она огляделась и поняла, что находится в комнате Лоррейн. Увидела худую фигуру, которая поспешно шагала по коридору. Она знала, что, если к ней прикоснуться, окажешься внутри голограммы. Ее пальцы затеряются среди бликов и оттенков света, и она пройдет картинку насквозь. Понимание было таким отчетливым, что она встала и двинулась вслед за фигурой. Она отлично знала этот дом. В конце коридора располагалась кухня, чуть в стороне – гостиная и чудесное трюмо с зеркалом, которое она сама подарила Лоррейн за несколько месяцев до ее гибели. Ночная рубашка достигала щиколоток, Кэтрин шла босая. Лоррейн сидела на диване, сумрачный взгляд был полон недоумения, казалось, она страдает. Губы ее беззвучно шевелились, словно нашептывали жалобы или мольбы.
– Что с тобой случилось?.. – Это был не вопрос, заданный в воздух, – это был вздох отчаяния.
Войдя в гостиную и притулившись в уголке, Кэтрин заметила, что позади подруги стоит высокий человек в элегантном костюме, с виду – старинном. Он стоял неподвижно, слегка склонившись к Лоррейн. Это был еще молодой мужчина в самом расцвете сил. Большие, чуть продолговатые карие глаза, густые волосы того же оттенка, крупный рот с пухлыми, выразительными губами. Физиономия, как показалось Кэтрин, выдавало в нем человека, принадлежавшего к хорошей семье. Но почему-то все вместе отталкивало. Это был призрак, неприкаянный дух, которого несколько дней назад она обнаружила у себя в комнате. Все тот же аромат цветов, та же энергия, грозная и древняя. Вне всяких сомнений, это был он, и сейчас она видела его во всей красе. Интересно, а он ее видит?
В течение всей жизни видения случались у Кэтрин всего пару раз, но ни одно из них не было до такой степени реальным и ярким. Она догадывалась, что, пережив такое, потом два дня проваляется в кровати, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Такова была цена, которую приходилось платить за ее редкий дар, за проникновение в прошлое или будущее людей и, главное, за пересечение запретной черты между миром физическим и духовным.
– Воспоминания невозможно стереть, Лоррейн, – пробормотал человек у нее за спиной. – Ты не была хорошей матерью, ты выпускала своего малыша одного в сад. Ты была слишком увлечена своими гостями и потеряла ребенка из виду. Ты совершила страшную ошибку.
Лоррейн вздрогнула и переменила позу. Щеки у нее порозовели от ярости, в помутневших глазах стояли слезы. Раздался детский плач – он свободно разносился по дому, отраженный стенами и высоким потолком.
– Я была слишком юная, – прошептала она. – Я думала… думала, что он играет с другими детьми. Я не успела прийти на помощь!
– Он свалился в бассейн, не так ли, Лоррейн? Точнее, шагнул на брезент, которым ты заботливо накрываешь воду, чтобы уберечь ее от насекомых и крыс. Ты не хотела, чтобы они портили твой сад, твой идеальный мирок… Сколько ему было? Три года? Ах, какое безобразие… Единственный сын…
Он поцеловал ее в щеку и обольстительно усмехнулся. Она сидела, не шевелясь, и дрожала от ужаса. Кэтрин почувствовала сильнейшее желание броситься к ним и заключить подругу в объятия. Призрачное существо творило ужасающую, просто чудовищную несправедливость!
– Господи… Так вот, значит, в чем дело… О, Лоррейн! Почему ты мне раньше этого не говорила? Почему не просила помочь?
Призрак выпрямился и пристально посмотрел на Кэтрин. Та застыла в изумлении. Ни разу в жизни не случалось такого, чтобы дух ее заметил. Но теперь она не сомневалась: он ее видит. Он решительно, твердым шагом направился к ней. Впрочем, выглядел он довольно мирно; складывалось впечатление, что происходящее его забавляет.
– Видишь ли, бокор, – с достоинством проговорила Кэтрин, – это не твой дом. Приказываю тебе покинуть пределы живых и вернуться туда, откуда ты пришел!
Человек улыбнулся, протянул руку и осторожно взял прядь ее седых волос.
– Я мог бы показать тебе ее
