Это был ощутимый щелчок по его самолюбию. Не такой болезненный, как раны на теле, но всё же.
К тому же, почему это «бесславно умер»? Между прочим, Лайт организовал для себя очень даже эффектную смерть, либо, как убийцы предателя — почти героя! — либо, как самого предателя, на эшафоте, со всем полагающимся размахом. И всё бы шло по плану, если бы в него то и дело не вмешивались всякие там сочувствующие.
Когда дверь с тихим щелчком закрылась за его спиной, Лайт с трудом сделал несколько шагов, дотащив себя до кровати. Упав на неё, он даже не почувствовал той боли, которой отозвались рёбра — настолько быстро потерял сознание.
***
Небо укрыло плотной завесой туч, тяжёлых, влажных и тёмно-серых, отдалённо похожих на своды пещеры. Воздух тоже пропитался влагой и прохладой, но дождь всё никак не начинался.
Золотая трава мягко покачивалась под дуновениями ветра, а вода шла мелкой рябью. От этой показательно умиротворяющей картины клонило в сон. И лишь приближающиеся шаги всё портили.
— Вот ты где! Я тебя всё утро ищу, между прочим. Почему ты ушёл?
Куруми встала, нависнув над устроившимся под деревом Элрионом, и грозно упёрла руки в бока.
— Потому что я так захотел, — ответил он сонно щурясь.
— Тебе лечиться надо, а ты убегаешь, — вздохнула Куруми, садясь рядом.
— Я в порядке, — бросил Элрион, хотя на самом деле нога ещё болела.
Но говорить об этом не хотелось. Как оказалось, когда вокруг тебя носится толпа лекарей — это жутко неприятно. Такое колоссальное количество внимания, показательного участия и заботы. Делать им больше нечего что ли? Для Элриона это было непонятно и чуть ли не противоестественно.
— Элисия из Небесной Гавани написала, — вдруг сказала Куруми, — про Лайта.
— Надеюсь, его казнили на месте, — фыркнул Элрион. — Что, нет? А стоило бы.
— Как ты можешь так говорить, он же твой друг! — Куруми посмотрела на него со смесью удивления и осуждения.
Элрион в ответ лишь пожал плечами. Он мог легко разбрасываться подобными фразами. В конце концов он никогда не называл Лайта другом. Понятие дружбы для него до сих пор было весьма абстрактно и размыто. До недавних времён Элрион полагал, что нечто подобное не может иметь к нему никакого отношения.
— Это ты из-за Лайта такая задумчивая? — спросил Элрион, выведя Куруми из молчаливой задумчивости, в которой она пребывала минут десять. — Тебе-то чего о нём беспокоиться?
— Да я не беспокоюсь, — ответила она, всё так же продолжая напряжённо вглядываться в воду. — Я думаю над тем, правильно ли, что мы ему доверяем. Просто он же убил кардинала Игнасия, а он ему всё-таки родственник, и… Я не понимаю, как можно убить кого-то из своей семьи, пусть даже он ужасный человек!
— Знаешь, именно те, кто, прикрываясь мнимой добротой, толкают на самые ужасные поступки, ломают других, подстраивают под себя и создают настоящих чудовищ. И раз так, разве они не должны быть готовы однажды за это поплатиться? — Элрион грустно усмехнулся.
— Не знаю, — пробормотала Куруми, — это всё равно как-то звучит слишком жестоко. Разве тогда это не значит, что те люди добились своего. Ну то есть создали чудовище? Разве это не всё равно, что признать их победу?
— Может быть. Но какая разница? Чудовищем быть не так уж плохо, — пожал плечами Элрион, — Ты просто слишком добрая. Ну и не сталкивалась с подобным. К счастью.
— А ты будто сталкивался? — в голосе Куруми послышалась обида, хотя, как казалось Элриону, он ничего обидного не сказал.
Сонливость всё же брала верх. Он опёрся спиной на ствол дерева, прикрыл глаза, на выдохе ответив:
— Пожалуй, что сталкивался.
Он отлично помнил этот день, до мельчайших подробностей. День, когда было уже очевидно, что план Елены с ядом провалился. Он пришёл в тот лес лишь затем, чтобы убедиться в том, что всё действительно кончено. Это был глупый, болезненный интерес — узнать, как Елена станет отбиваться, будучи загнанной в угол. Как бы не обернулось дело, Элрион не собирался вмешиваться.
Он с холодным интересом наблюдал за тем, как Елена меняется, отравленная собственным ядом. Ему было почти всё равно, чем это закончится. Единственным, что действительно удивило — было появление старого гоблина, сбросившего Елену со скалы.
Элрион не собирался покидать своего укрытия, но почему-то всё же спустился вниз. Чтобы убедиться, что она действительно умерла — говорил он сам себе. Наверно, это должно было стать чем-то вроде финальной точки, наконец разорвать их с Еленой связь.
Он нашёл её недалеко от места падения. От настоящей Елены в этом существе осталось уже не так много. Можно сказать, почти ничего. Всё её тело было окутано сумраком. Она стала больше похожа на уродливую тень из ночных кошмаров, чем на эльфа. Но Элрион не испытал жалости, ведь, в конечном итоге, она была виновата в этом сама.
— Элрион, — даже голос её изменился, исказился, став скрипучим, режущим слух, — Элрион, это ведь ты, да? Помоги мне. Спаси меня, Элрион!
Странное существо, когда-то бывшее Еленой, тянуло к нему руки. Если это, конечно, можно было назвать руками.
Элрион смотрел на это и не испытывал ни отвращения, ни горечи, ни уж тем более желания помочь. Судя по всему, этому существу в любом случае оставалось недолго.
— Спаси меня, — вновь прохрипела Елена. — Я же твоя наставница, ты не можешь бросить меня.
Зато она могла его бросить. Что-то в груди болезненно заныло, и Элрион подавил внезапный порыв схватить Елену за руку. Та нить, что накрепко привязывала его к ней всё ещё существовала, всё ещё заставляла его желать подчиняться каждому её слову. Эту нить нужно было порвать. Любым способом.
— Элрион?
В глазах того, что когда-то было Еленой, мелькнул ужас, но всего на мгновение. Ведь в следующее стальные когти пронзили её тело насквозь.
***
В эльфийском лесу было тихо. И в этой тишине ощущался какой-то почти неуловимый оттенок печали, так что Элисии захотелось, чтобы сюда влился шум Небесной гавани, лишь бы не слышать эту тишину.
Всю дорогу она думала над тем, что им теперь делать, и так ничего и не решила. У них была карта старого, полуразрушенного замка Питера и поручение от короля обыскать это место как можно быстрее. Но на спешку Элисии было плевать. Единственное, что она чётко для себя решила — сегодня она поговорит с Советником и больше ничего. Вообще.
