Один точный выстрел и три монстра лежали поверженные. Лени даже не обернулся, а Эдем отработанным жестом снова натягивала тетиву. И тогда Ноэ понял — брат знал. И о монстрах, и о том, что его прикроют. До этого он ни разу не думал о том, как хорошо успели сработаться Лени и Эдем, пока Ноэ пытался сработаться с демоном внутри себя.
Оборонять Небесную гавань от монстров — рутина. Но это лучше, чем бесцельно слоняться по гильдийскому дому Фрихет и ждать неизвестно чего. Пламя требовало битвы, и Ноэ нашёл эту битву. Ни Лени, ни уж тем более Эдем не были обязаны идти вместе с ним, но пошли. Может, в итоге, им тоже просто надело сидеть сложа руки.
Взметнув вокруг себя целый ураган огня, Ноэ обернулся. Остальной отряд подтягивался медленно, держась на почтительном расстоянии. Зато Эдем успела подобраться совсем близко, настолько, что Ноэ мог видеть, как замирает её взгляд, когда она находит цель, как на мгновение она задерживает дыхание, а потом отпускает тетиву. Когда Эдем сражается, она тоже становится немного другой, но это совсем не то, что происходит с ним самим. Она, наоборот, кажется серьёзнее, собраннее, строже. А глаза её делаются почти серебристыми и холодными, как зимнее небо.
Ноэ смотрел на неё недолго, всего на секунду дольше, чем стоило бы. Один из монстров вцепился ему в плечо, как раз туда, где не было защиты. Ноэ отбросил его одним лёгким движением, разрубая напополам в воздухе. Кровь начала быстро пропитывать одежду.
«Ну вот, — с досадой подумал он, — теперь будет липко и холодно».
Нужно заканчивать с этим поскорее, решил он про себя, и пламя отозвалось на это недовольным шипением. Со стороны гор приближался достаточно большой отряд монстров, но Ноэ так раздражал зимний холод, что он решил разобраться со всеми разом. Пламени понравилось это решение.
Кровь пропитала рукав и начала капать на снег. Со всем этим точно пора было заканчивать.
Это было похоже на взрыв, на что-то среднее между восторгом и ужасом. Это как выныривать из ледяной воды, выходить на свет из кромешной тьмы.
Волна огня рванулась вперёд, снося всех на своём пути. Большинство монстров, скорее всего, даже не поняли, что их убило. Пламя сожрало их без остатка и наконец успокоилось, насытилось. Ненадолго.
Ноэ стоял посреди выжженного пустыря. Чёрное пятно на фоне белого снега, клякса на бумаге. Он особенно остро ощущал на себе испуганные взгляды других членов отряда, но ему не было до них дела.
Ему было безумно плохо. И одновременно он был почти счастлив.
— Кажется, я говорила тебе сдерживаться.
Сильный тычок посохом в солнечное сплетение заставил Ноэ согнуться пополам и закашляться.
— Я сдерживался! — прорычал он, борясь с душащим его кашлем.
— О да, сегодня ты ранил лишь двоих союзников, а не пятнадцать, — Соранико смотрела на него строго и холодно, как на провинившегося ребёнка, которого собирались отчитать.
— Видишь, я совершенствуюсь, — фыркнул Ноэ, когда наконец смог нормально дышать. Он ненавидел Соранико за её умение ударить так, чтобы заставить тебя ещё пару минут ловить ртом воздух, словно рыба.
— Совершенствуешься в разрушении, — вздохнула она, — ты сжёг с десяток наших укреплений. Но это уже чуть лучше, чем было две недели назад. А теперь иди к лекарям, не хватало, чтобы ты тут кровью истёк.
И она ушла. Точнее телепортировалась, растаяв в воздухе фиолетовой вспышкой. Её последние слова глухо отдались в голове. Было бы ещё от чего истекать кровью. Мелочи.
Пламя медленно затухало. Становилось холодно.
— О богиня, у тебя же плечо прокушено, — прозвучало очень взволновано где-то совсем рядом. — Тебе срочно нужно к лекарю!
Точно. У него прокушено плечо. Зубы у монстров противные, мелкие, частые и острые, а челюсти сильные. Они впиваются так сильно, что порой могут отцепиться, только вырвав из тебя кусок плоти. Это должно быть больно. Но почему тогда он чувствует только мерзкое ощущение липкого холода на руке, затихающий жар пламени и больше ничего?
— Ноэ! Ты слышишь меня вообще?
Эдем обхватила руками его лицо, заставив посмотреть себе в глаза. Светлые и синие, как небо над головой. А ещё она была значительно ниже, так что Ноэ пришлось склонить голову так, будто он в чём-то виноват.
— Я веду тебя к лекарю, а ты не упрямишься, хорошо? — спросила она так, будто говорила с ребёнком. Очень непослушным и проблемным ребёнком.
Ноэ молча кивнул, потому что не знал, что ответить. Он вообще часто не знал, что ей ответить, когда она смотрит на него так. Ноэ не мог объяснить как так, но было в этом взгляде какое-то невыносимо огромное чувство, против которого он оказывался беспомощен. Если подумать, он против многих чувств оказывался беспомощен.
Пламя всё ещё глухо билось в груди, чуть медленнее, чем сердце, но чуть быстрее, чем хотелось бы самому Ноэ. Зато он всё ещё почти не чувствовал боли. Ему было интересно, если во время того, как пламя ревёт и беснуется, пронзить ему грудь, выломать рёбра, вырвать это пламя из него вместе с сердцем, он почувствует хоть что-то, кроме пустоты, холода и тишины?
***
Гензаи терпеть не мог зиму, потому что всё кругом белое, все кругом белые. Один он — чёрная тень, прожжённое пятно на белоснежном покрывале.
Гензаи терпеть не мог белый. Потому что да что это вообще за цвет такой? Когда всё белое — это как будто бы не хватило пигментов, красителей. Это как будто ленивый художник ушёл, не докрасив свою картину. Белый — это отсутствие цвета, отсутствие вообще чего бы то ни было. А ещё белый цвет режет ему глаза, привыкшие зорко видеть в полумраке и темноте.
Щурясь, кутаясь в шарф и натягивая капюшон, Гензаи надеялся преодолеть расстояние от гильдийского дома до замка как можно скорее. Он ненавидел то, что ему теперь приходится делать отчёты лично. Нет, почтовой птички с письмом им теперь недостаточно. Нет, курьера с подробным письменным отчётом тоже. Можно, конечно, посметь возразить, что ты вообще-то занят тем, что оберегаешь их дворец от монстров и спал часов семь, и то суммарно за всю неделю. Но тебе непременно ответят «а не
