— Раз уж ты все знаешь наперед, то за каким хреном мне здесь нужно было появиться? Мне плевать на твои предопределенности и настройки, пусть придется жить по установкам, но я буду жить так, как сам того пожелаю.
— Не я тебя призвала, ты сам ко мне явился, мальчик, без приглашения. И да, ты прав, ты будешь жить согласно своим желаниям. Но лишь ты один со своей наглой способностью.
— Ты чем-то похожа на робота, — рассматривал её Зоренфелл.
— Объясни.
— В тебе нет ни чувств, ни души. Знаешь все обо всем, говоришь о предустановках, хотя сама по себе не более, чем программа, настроенная на простой конвейерный процесс.
— Интересное высказывание, мальчик, — казалось, что Судьба довольна от таких дерзких слов.
Зоренфелл же чувствовал себя свободным ото всего. Он мог себе позволить любое слово, любое действие — этому нет объяснение, обыкновенное понимание вкупе с вшитым в кожу пофигизмом.
— Ты знала о том, что я скажу это, но все равно посчитала интересным? Разве не глупо?
— Таковым был один из вариантов того, что ты мог сказать, — произнесла Судьба и за спиной у неё появилось несколько десяток линий, из которых выходило бесконечное множество других линий. — Чтобы объяснить на доступном для тебя примере, взгляни сюда, — указала она.
— Древо вариаций?
— Можно сказать и так. Эти семь линий показывали, как ты мог ответить, — увеличила она размер древа, чтобы было наглядно видно.
— Значит ли это, что и тебе не все известно?
— Именно. Потому ты мне и интересен, мальчик, — загадочно произнесла Судьба, после чего объяснилась: — Взгляни на полное древо обычного человека.
Начиная от корней и заканчивая в почках листьев. Высокое дерево, упорядоченное и ровное, с огромным количеством разветвлений. Оно играло бело-голубой краской, постоянно идущей вверх. Заметно то, как линии понемногу двигались к чему-то одному, тому же, что и показано снизу: лепестки плавно превращались в корни чего-то нового.
Что-то новое появлялось при совмещении двух судеб, двух древ между собой — отца и матери. Итог каждого древа — обрести ту самую недостающую половину и зародить следующую жизнь, как в парной эстафете, где передача идет только одному бегуну.
— Получается, судьба человека — это создать другого человека, а жизнь — вариация событий, приводящих к этому моменту?
— Хорошее предположение для мальчишки.
— Хочешь сказать, что все не так?
— Нет, в твоих словах есть доля истины, просто перед тобой упрощенная картинка, взятая для примера. Теперь же посмотри на свое древо и пойми, почему ты мне интересен! — повысила она свой голос.
Картина древа Зоренфела воистину ужасала: недалеко от ростка, где он родился, оно разрасталось и разрасталось, подобно лозе на стене старого дома. Это уже не дерево, а куст терновника, множество ветвей которого были, казалось, потухшими серыми, а другие наоборот — светились пуще других. Но удивляло то, что с каждой минутой появлялось все больше и больше линий из разных непредсказуемых мест.
— Твое существо даже для меня загадка, мальчик, потому-то ты так интересен.
— И что дальше? — ответил Зоренфелл. — Мое древо относится только ко мне и не важно, каким огромным оно может стать — это никак не связано с моей мамой, которая по твоему тупому велению, по идиотской программе, прикована к больничной койке!
Парень почувствовал землю под ногами, но она напоминала стекло. Однако его сейчас ничто иное не волновало, кроме как фигура, парящая перед ним здесь и сейчас. Дурак ли он, что пытается гневаться на саму Судьбу? Что с ним станет?
— Но тебе, блин, нет разницы до какой-то там жизни! Одной из семи миллиардов похожих друг на друга, так ведь? Так какого черта тебе от меня нужно? Коли я тебе так интересен — валяй! Смотри за мной сколько тебе будет угодно, ведь ты бы сделала это в любом, мать его, случае!
— Что тебя злит?
— Ты! Да я тебя просто ненавижу… — подошел он к Судьбе вплотную.
Но глаз у неё не было. Безликая сущность неизвестного происхождения, служащая исключительно камерой слежения, чтобы все шло по заданному направлению…
— Почему ты меня ненавидишь? — задала она простой вопрос, наклонив свою голову вбок.
— Не стоит меня об этом спрашивать… — вздохнул Зоренфелл и развернулся. — Открой мою ветвь и посмотри все варианты ответа — все они верны, ведь это все мои чувства.
— Но в некоторых ветвях ты сочувствуешь мне, ты понимаешь меня, ты любишь Судьбу, — произнесла она о себе в третьем лице. — Так какой ты сейчас, стоящий предо мной?
Зоренфелл не поворачивался. Он озадачен её словами. А за спиной его собственное древо в мгновение ока обзавелось десятком новых ветвей, за которыми наблюдала Судьба.
— Не знаю… — глухо ответил парень. — Ничего я не знаю…
Ветви все росли и росли безостановочно и непоколебимо.
— Ты можешь воздействовать на чью-либо судьбу? — спросил он.
— Только на одну-единственную.
— На мою, значит…
— Верно, — кивнула она, но Зоренфелл не смотрел на неё. — Я могу срубить твое дерево просто оставив тебя здесь.
— Разве я не могу обернуть время вспять и скакнуть на другую ветвь своего древа?
— Можешь, но это мало чем поможет, ведь наша встреча неизбежна.
— Эх-х… — тяжело вздохнул он. — Как бы то ни было, ты никогда не срубишь мое дерево, даже если пожелаешь.
Здесь Судьба впала в ступор, словно её раскусили. Пойманная с поличным, она разглядывала мальчишку, вернувшегося на стул, на котором ранее сидел, и не понимала, кто он такой. «Почему он не боится открыто говорить со мной? Почему разгневан на меня? Почему именно он украл возможность изменять свое древо?..» — вопросы продолжали скапливаться, но ответа на них ей уж точно никто не мог дать.
— Ты прав, мальчик, ведь я тоже люблю тебя, хоть и не имею ни сердца, ни души.
Зоренфелл шокирован такими словами. Кто бы мог подумать, что подобное необъяснимое бесчувственное существо сможет выдать слова признания?
— О чем это ты?
— Я поняла, что ты моя судьба. С тобой связано мое бесконечное древо… Но я не знаю, как чувствовать, как думать и как любить…
— Ошибаешься, — с твердым убеждением произнес Зоренфелл. — Если ты чего-то не знаешь, значит ты поддаешься обучению. Ты уже способна на сомнение.
— Разве?
— Скоро, думаю, ты все осознаешь… Кажется, я знаю, с какой целью я сюда попал, — после этих слов начали появляться новые светло-голубые линии на древе Зоренфелла. — Однако, прежде я бы хотел кое-что спросить: кто ты?
— Я Судьба.
— Не про то речь. Что ты такое? Живая ли ты?
— Не знаю. Может я, как ты сказал, робот?
— Это была аллегория, — равнодушно ответил он и снова пошел навстречу Судьбе.
Сейчас он стоял перед ней с совершенно иными чувствами и мыслями. Аккуратным движением он коснулся её руки, но она, как юноша и думал, оказалась холодной. Второй рукой Зоренфелл прикоснулся
