– Черт возьми, Молл. Сочувствую.
– Чему тут сочувствовать? Я лишь бурно пережила трагедию, которую сама же и выдумала на пустом месте.
– Но ведь очевидно, что это не прошло для тебя бесследно.
Молли улыбнулась:
– И чтобы это понять, я, естественно, долго ходила к психотерапевту. Но… на этом история не заканчивается. Через несколько дней я обо всем забыла. Мы с мамой решили сохранить произошедшее в тайне. Ведь если братья узнают, как я испугалась, они мне потом жизни не дадут: засмеют, будут обзывать трусихой – им, засранцам, только дай повод. Да и вообще, какой смысл вспоминать об этой ночи, если вся семья снова в сборе, а мир вокруг по-прежнему гармоничен и прекрасен.
И вот как-то вечером я играла на улице, а родители на кухне готовили ужин. До меня доносились их голоса и звон посуды, и на душе у меня было радостно и спокойно, и казалось, что так будет всегда. И вот я слышу, как папа рассказывает маме о том, что встретил в городе дядю Пита и его нового бойфренда, что они втроем выпили немного после ужина и что этот бойфренд, судя по всему, отличный парень. На что мама отвечает: вот и замечательно, наконец-то и на улице Пита наступил праздник, он это полностью заслужил. После чего родители переходят на какую-то другую тему. А я некоторое время сижу, перевариваю услышанное – а потом опять принимаюсь за игру. И жизнь вновь идет своим чередом.
Тут Молли повернула голову и уставилась на меня, вопросительно вздернув брови.
– Я ничего не понял. – (Она терпеливо ждала, пока я соображу.) – Тебя потрясло, что твой дядя – гей?
– Господи, да нет же! Об этом все давно знали. Дядя Пит гордился своей ориентацией и не делал из нее тайны, и его семья относилась к этому совершенно нормально.
– А что тогда?
– Мои родители сейчас живут в Сан-Диего. Но детство я провела в Санта-Крузе.
– Да, ты рассказывала. А я вот из Беркли.
– В таком случае тебе хорошо известно и то, что все, кто живет у залива, говоря о «городе», имеют в виду лишь один город.
И тут меня наконец осенило.
– Твой отец рассказывал о своей недавней командировке в Сан-Франциско.
– Да, и в том году это был единственный раз, когда он ездил туда с ночевкой.
– А если дядя Пит со своим бойфрендом находился тогда в Сан-Франциско, то явно не мог звонить твоей матери и просить примчаться к нему на выручку.
– Точно.
– Ну и дела! И что дальше?
– Ничего. Как ты понимаешь, я не стала приставать к маме с расспросами, но мне никак не давала покоя одна мысль: это ведь она предложила сохранить все в тайне. Да, ей наверняка хотелось оградить меня от насмешек братьев, которые не упускали случая надо мной поиздеваться, но… Это было ее предложение, и говорила она очень убедительно. Я до сих пор не знаю, куда мама ездила той ночью. Навряд ли ей вздумалось просто покататься по пустому шоссе, озаренному лунным светом, – иначе она бы так и сказала. Нет, она с кем-то встречалась.
– С кем?
– Не знаю.
– Есть какие-нибудь идеи?
– Несколько месяцев спустя они с отцом вдруг начали ссориться. Ругались громко и подолгу, а следующие год-два вели себя как чужие люди. Папа очень переживал, часто выглядел отстраненным и подавленным. Но потом этот период закончился. Они до сих пор вместе и души друг в дружке не чают. Что бы тогда ни случилось, родители приняли вызов и с достоинством прошли через это испытание, которое в итоге лишь укрепило их отношения. И это прекрасно. Вот только я после того случая изменилась… – Молли пожала плечами.
– Ты знала что-то такое, чего не знал твой отец, – сказал я. – И твои братья. Твоего любимого дядю использовали как фальшивое алиби, но и ему ты тоже не могла ничего рассказать. Плюс ко всему твоя мать оказалась более сложной натурой, чем ты себе представляла, и ты, будучи одной из двух женщин в вашей семье, не могла не задаться вопросом: «А что, если и я такая же?» Короче говоря: прощай, привычный мир простоты и невинности, – здравствуй, порочная вселенная тайн и притворства.
– А ты в этом разбираешься, – улыбнулась Молли. – Прямо в точку попал. Я столько времени ходила по незнакомым людям, которые выслушивали меня за полторы сотни долларов в час. А в итоге все оказалось до банального просто: девочку оставили одну в доме с выключенным светом, поэтому ей теперь некомфортно в темных местах. Конец.
– Как говаривала моя бабуля: «Все мы простенькие кексы, облитые сверху толстым слоем разноцветной глазури».
– Серьезно? Так и говаривала?
– Вообще-то, нет. Женщина она была очень славная, но стряпать ни хрена не умела. Я сам это только что придумал.
– Ха-ха. Но правда состоит в том, что меня потрясла не сама ситуация.
– А что же?
– То, что я узнала благодаря ей. Что за твоей спиной всегда что-то происходит. Что даже те, кто тебя любит, тебе врут. И даже тем, кого любишь ты, доверять нельзя. И что иногда в глубине души ты понимаешь: с этим миром что-то не так – как я поняла тогда, проснувшись ночью. И знаешь, что самое страшное? Когда ты так думаешь – ты оказываешься прав. – Молли пристально посмотрела мне прямо в глаза. – Я ведь и сейчас права, Нолан. Это нехорошее место, в нем таится какое-то зло. И я жалею, что заметила шахту. Лучше бы мы вообще не находили эту пещеру.
Я стойко выдержал ее взгляд, собираясь сказать в ответ что-нибудь вроде: да брось ты, все будет хорошо.
Но так и не смог.
Мы выбрались из бассейна, и, пока Молли надевала свою восхитительно сухую одежду, вызывая во мне муки зависти и сожаления, я глядел на воду. В этот раз я снова отметил про себя, что вода уже не такая прозрачная, как раньше. Более того, по краю бассейна скопились какие-то сгустки, напоминающие простейшие водоросли.
Либо в прошлый раз они ускользнули от моего внимания, либо это мы нарушили баланс местной экосистемы, загрязнили воду чем-то, принесенным из мира снаружи.
И самими собой.
Глава 28
Когда я вновь проснулся, наша импровизированная спальня уже была тускло освещена лежащим на полу фонариком. Особого голода я не чувствовал, а вот пить хотелось страшно. За долгие-долгие годы у меня прочно вошло в привычку начинать день с двух-трех ведер кофе, и в
