Дом увенчан мансардами и построен в характерном «подгалянском» стиле. Островерхая крыша из дранки с широким резным карнизом напоминала старую австрийскую каску. Едва агитаторы приблизились к дому, как на узорчатое крыльцо его высыпали польские горцы гурали, коренные и давние жители этих мест. Одеты они по-горски празднично: в расшитые безрукавки, узкие штаны из белого домотканного сукна с черными лампасами, и все в черных шляпах с бусами и орлиными перьями.
Горцы наперебой предлагают свои услуги в качестве провожатых.
Бойцы с волнением переступили порог дома. Из восьми его комнат их более всего заинтересовали три. В одной из них жили Ленин и Крупская. Здесь простой деревянный стол, четыре стула гуральской работы с высокими резными спинками, самодельный шкаф для одежды и две кровати, покрытые домотканными крестьянскими одеялами. Так ли было тогда или иначе? Ясно, история восстановит весь облик тех дней. Люди помнят, чтут Ильича. Он люб им и дорог как вождь и учитель. Пройдет немного времени, и они создадут здесь музей. Тысячи, сотни тысяч людей потекут к этому дому, где жил и работал Ленин.
В соседних двух комнатах происходило совещание. Отсюда он руководил нараставшим революционным движением, направлял всю работу партии.
Бойцы принесли сюда не только венок из свежей татранской хвои, они трепетно склонили и обветренное в боях и походах красное ленинское знамя, несущее жизнь и веру в победу всем порабощенным, укрепляющее в сердцах миллионов мужество и силу и зовущее на бой и подвиг ради живого ленинского дела.
Местные жители хорошо помнили те давние дни, когда здесь жил Ульянов. Но кем он был, они узнали лишь по портретам после Октябрьской революции.
Покидая комнаты, Березин с удивлением увидел, как взволнованы все агитаторы. Их лица торжественны и просветленны, словно они только что повстречались с самим Лениным. От этих чужих и незнакомых комнат на них повеяло вдруг чем-то родным и близким, самым дорогим на свете.
С крыльца Березину открылась диковинная панорама, которой, наверное, не раз любовался отсюда Ленин. Картинные домики гуралей на склонах Березину казались сейчас обездоленными беженцами, у которых нет пристанища. Белоснежные шапки татранских вершин походили на разведчиков в белых маскхалатах, зорко следивших за врагом. А заснеженные нагорья, поросшие прямоствольным лесом, чем-то напоминали могучую армию, двинувшуюся в атаку на огромном фронте. Как воспринимал все это Ленин? Не хотел ли он силу и величие этих гор видеть в людях, которым посвятил всю борьбу свою, всю жизнь!
Народная память навечно сохранила для истории чуть ли не каждый шаг великого человека. Гурали с увлечением и наперебой рассказывали обо всем, что видели и слышали, знали об Ильиче.
Вот тут, на берегу безумолчной речки Поронец он любил работать с книгой в руках. Вон по той стежке он совершал прогулки в короткие часы досуга. Вон с той горки, они указывают на Налицкую Грапу, он любовался вершинами Татр. А вот в той деревне — Бялы Дунаец, что примыкает к Поронину, часто останавливались Ульяновы.
Березин взглянул на часы. Как быстро бежит время. И все же надо успеть побывать и в Бялы Дунаец, где в доме крестьянки Терезы Скупень жили тогда Ульяновы.
Дом невелик и тоже украшен резьбой. Ленин и Крупская занимали комнаты нижнего этажа, и здесь, как уверяют жители, сохранилась почти та же обстановка, какая была в те дни: крестьянской работы стулья, простые столы, простые кровати, и под потолком большая керосиновая лампа с канделябрами. Все просто и непритязательно.
Бойцы взволнованы. Сняв шапки и приспустив полковое знамя, примолкшие и торжественные, стоят они в комнате, где на благо человечества неустанно трудился Ильич, стоят, исполненные гордости за все, что он делал и сделал, гениальный стратег величайшего наступления коммунизма.
Глава тринадцатая
ВИТАНОВСКАЯ ЭПОПЕЯ
1К утру ночная метель замела все пути-дороги, и их придется прокладывать заново. Ветер разбойно кидался из стороны в сторону, подолгу кружил на месте, засмерчивая сухой снег, и куда попало гнал вихревой столб. Белая тьма застилала горы: она буйствовала под ногами, в голых ветвях бука и тиса — во всем небе. Будто перепились все боги этих пустынных гор и лишенные здравого смысла безумствуют нагло и безнаказанно.
Пряча голову в воротник полушубка, Максим с трудом пробился к землянке с полковой рацией. Сугробы вокруг прямо по пояс. Просто чудо, что не заблудился обоз Моисеева. Преодолев хребет, он прошел за ночь свыше десяти километров и ранним утром заявился в полк. Значит, будет и завтрак с обедом, и сухие валенки, и соломенные маты, без которых хоть замерзай в окопах и землянках. Но мысли Максима заняты сейчас другим. Моисеев привез почту, и письма из родных мест согревают солдат лучше горячего чаю и дымящегося борща. Письмо же, полученное сегодня Максимом, и обрадовало его, и расстроило. Решительный по натуре, он вдруг растерялся, не зная, как поступить.
Весь заснеженный и с обмерзшим лицом, он ввалился через низкую дверь и, тепло поздоровавшись, молча уселся на тисовый обрубок, заменявший Оле табурет.
Они давно не были наедине, и девушка несказанно обрадовалась. Дни бегут и бегут, а им и поговорить некогда и негде. Она бросилась ему навстречу, но, разглядев расстроенное лицо Максима, так и обомлела. Что с ним? Болен, что ли? Или кого убило из друзей? Что, что, что?! Даже раздеться не хочет. У нее же тепло. Маленькая чугунка в углу дышала жаром. А Максим все молчал, и девушка терзалась еще более. Куда девались ее смех, шутки, беспечная веселость — весь задор, каким постоянно светится ее взгляд и звенит ласковый голос.
Заговорил Максим тихо и расстроенно. Пришло письмо из редакции фронтовой газеты с интересным и заманчивым предложением, не приказом, а предложением. Стоит ему согласиться, и его назначат разъездным корреспондентом. Официальный отзыв послан командиру полка, так как со штабом дивизии вопрос уже согласован. Березин рад и считает, нужно ехать, не раздумывая. Говорит, это не то, что
