Не подразнить ли малость заезжего гостя, лукаво прикинул Ёширо. Пара-тройка намеков, и Гардиано взбесится. Ладно, проявим снисходительность. Ромею на днях и так преизрядно досталось. Нет нужды сажать новые шишки на старые синяки и топтаться по чужому самолюбию. Да и причин для злословия особо не сыскать. Конечно, иной раз попадаются сравнения — как обухом по темечку. Можно было сделать над собой усилие, подобрав более изысканные, а не столь прямолинейные образы. Но вот это — хорошо, и хорошо весьма, единственное на всю книжицу обращение к Оливии — Лючиане Борха. Бесконечно печальный, исполненный потаенной нежности образ стареющей женщины, в сумерках скликающей домой разыгравшихся внуков.
Удивительно, сколь крепкую привязанность можно испытывать не к женщине или мужчине, но к целому городу.
Ёширо никогда не знал Эддо так, как Гай изведал свой Ромус.
Принц императорской крови видел лишь дворцы да павильоны Запретного города, но уж никак не грязные уличные закоулки, дешевые веселые дома и притоны игроков. Он и по-настоящему живым ощутил впервые себя лишь здесь, в чужом граде за тридевять земель от Нихона — и вот они, созвучные его тогдашнему настроению вирши о покинутом доме и гнетущем одиночество среди толпы незнакомцев под обманчивыми созвездиями чужих небес. Нет, Гардиано никогда не достичь всеобъемлющей краткости нихонских стихотворцев, слишком ромей ценит пёструю красочность многословия — но эта книжица написана куда лучше «Мимолетностей». Четче, суше, яснее и строже, а вот здесь, да, именно здесь — сущая летняя зарница посреди ясного неба. «В лунном свете проще верить песням и снам…» Строчки, достойные быть начертанными золотой краской на алой бумаге и вывешенными в гостиной. Для просветления ума хозяина и восхищения ценителей.
— Что, совсем скверно? — по-своему истолковал ромей затянувшееся молчание Ёширо. — Ну, твою-то мать… — он изо всех сил старался держать лицо и бодриться, но выходило плохо. Умение строить хорошую мину при плохой игре не относилось к числу немногочисленных достоинств Гардиано… может, именно это и привлекло к нему внимание Пересвета? — Ладно, я всегда знал, что рожден бездарностью. Книга что… всего лишь прессованные тряпки и сажа пополам с дубовыми орешками. Сгорит — не жалко.
— Предаваться самоунижению у тебя получается намного лучше, чем разбираться в чужих злодеяниях, — едко заметил Кириамэ. — Хватит метаться туда-сюда. Сядь, — принц закрыл книгу в синем перелете и на всякий случай отодвинул подальше. С одержимого внезапными перепадами настроения ромея станется в приступе отчаяния схватить книжицу и метнуть в жаровню.
Просьбу Гай не выполнил, но хотя бы замер под окном, перестав назойливо скрипеть половицами.
— Сядь, — с легким нажимом повторил Ёширо. — Я хочу поговорить с тобой, а при разговоре неудобно постоянно задирать голову.
Ногой пододвинув тяжелый табурет, ромей уселся напротив — словно делая величайшее в своей жизни одолжение. Сложил руки на столе, вопросительно блеснул зрачком из-под разлохматившейся челки, похожей на конскую.
— Итак, мое мнение. Которое ты очень хочешь узнать, но опасаешься утратить лицо, спросив напрямую, — Ёширо весьма удачно изобразил манеру речи многомудрого и оттого малость утомленного грузом познаний наставника. — Твое творение весьма далеко от совершенства, каким его представляю я, но близко к тем образцам, коими принято восхищаться у твоих соплеменников. Там, где ты забываешь страдать по утраченной любви и начинаешь говорить о том, что волнует тебя на самом деле — почти прекрасно.
— Это ты так шутишь? — напряженно спросил Гардиано. — Очень дурно с твоей стороны, между прочим… Я ведь почти поверил.
— У меня нет привычки шутить подобными вещами, — в былые дни Кириамэ счел бы себя оскорбленным до глубины души. — Искусство стихосложения ничем не уступает искусству фехтования, а с мечом в руках веселиться не принято. Во всяком случае там, где я родился и вырос.
— Как у вас все серьезно, — ромей украдкой выдохнул, рассевшись вольготнее. — То есть тебе правда понравилось?
— Нет, — припечатал Кириамэ, разрешив себе пару ударов сердца полюбоваться на ошарашенное и вытянувшееся от обиженного изумления лицо собеседника. Все-таки уроженцы Заката совершенно неспособны скрывать свои чувства. Но гримасничают они чрезвычайно занятно, и физиономии у них на удивление подвижные и выразительные, как мордочки сару-обезьян.
— Но ты же только что сказал…
— Я лишь оценил, как возросло твое умение прятать между строк то, чему не стоит быть произнесенным вслух, — уточнил Ёширо. — И нахожу, что ты дал своей книге очень меткое наименование. Разумеется, я сохраню ее. Чтобы спустя годы ты смог глазами, разумом и сердцем увидеть разницу между тем, какими были твои стихи, и какими стали. Что же касается умолчаний и тайн… думаю, тебе не привыкать таскать на горбу целый мешок секретов. Не опасаешься надорваться под его тяжестью?
— Тебе-то что за беда? — вызывающе ощерился Гай. Кириамэ мысленно пометил себе истребовать с царевича немалую виру за тяжкие попытки столковаться с вечно огрызающимся забиякой. Хотя… крылось тут нечто притягательное и знакомое, будоражащее кровь. Поединок с соперником из школы меча, исповедующей незнакомый тебе стиль боя. Обманчиво покойная болтовня за чашечкой саке с искушенным в интригах придворным, разговор, где каждый стремится вызнать побольше, а открыть поменьше. Партия в облавные шашки — ложная атака для отвлечения внимания противника и непредсказуемый прорыв в слабом месте обороны.
— Ровным счетом никакой, — как приставшую пылинку с рукава, смахнул чужое раздражение нихонский принц. — Это Пересвет невесть с чего вздумал, что тебе можно доверять. Настаивает на своем, сколько я не пытаюсь его разубедить. Твои тайны — только твои, держать их при себе — твое законное право. Как ты сам не раз справедливо замечал, ты угодил сюда по воле случая и не намерен тут долго задерживаться. С формальной точки зрения можешь покинуть дворец хоть сейчас. Книга, которую ты мне должен, завершена.
— Эммм, — седмица, которую Гай прожил в царском тереме, явно пришлась ему по душе. Ромей совершенно не горел желанием срываться с уютного места и тащиться в мокрую, холодную ночь на поиски нового приюта. — Но не разрешена та загадка, которую мы взялись разгадывать…
— Это верно, — согласился Кириамэ. — Но я полагаю, с поисками решения мы управимся и без твоей помощи.
— Если ты желаешь, чтобы я убрался прочь, так и скажи! — не
