Гай Гардиано кивнул так резко и сильно, что отчетливо хрустнул позвонок. Длинная челка упала ему на глаза и он отбросил ее раздраженным взмахом руки.
Даже под угрозой публичного побиения бамбуковой палкой по пяткам Ёширо Кириамэ не признался бы в удручающем обстоятельстве: он весьма смутно представлял, как именно сопроводить человека на темные и тайные тропы разума. Его скудные познания черпались из занимательного кадайского трактата (похищенного любознательным принцем из тайного раздела дворцовой библиотеки) и бдительной слежки за фрейлиной второго ранга из павильона Глициний, госпожой О-Тикусё, о которой среди придворных ходили разные загадочные слухи.
Кириамэ своими глазами убедился — достойная женщина весьма преуспела в своей изысканной науке. Она была требовательной и строгой наставницей. Ёширо ночами не спал, ломая голову над тем, как уговорить госпожу хотя бы на дозволение безмолвно присутствовать. Чем не шутит судьба, может, потом она бы согласилась на бОльшее — взять Ёширо в подмастерья? Принц был готов заплатить любую цену за возможность познать тайное искусство обращать человеческое тело в инструмент, исполняющий мелодии на струнах боли и удовольствия.
Но госпожа О-Тикусё выглядела такой неприступной и неразговорчивой, что Кириамэ не хватало духу подступиться к даме со своей неожиданной просьбой. Он наперечет знал учеников наставницы, подглядывал в щели между ширмами, сглатывал тягучую, вязкую слюну и гладил себя промеж ног, сходя с ума от разыгравшегося воображения.
Никак не ожидая того, что внезапно окажется в роли наставника. Судьба обожает подшутить.
Я справлюсь, подбодрил себя Ёширо. Я читал наставления мудрых и созерцал уроки истинного мастера. Сознавая свое несовершенство, я не стану учинять никаких сложных ритуалов. Пересвет рассказал мне о привычках ромея и его потаенных желаниях, в трактате не раз подчеркнуто — никакой поспешности и настойчивости, только сугубое внимание, осторожность и бдительность. Именно так мы и поступим. Не выказывая признаков волнения или испуга. Представая человеком, который исполнял подобный ритуал уже тысячу раз.
— Сперва надлежит условиться кое о чем, — Кириамэ как наяву видел пожелтевший свиток со струящимися сверху вниз столбцами кадайских иероглифов. — Если ты поймешь, что больше невмоготу и с тебя хватит, произносишь слово. Какое — выбирать тебе. Пустить его в ход можно только один раз. Как только слово прозвучит, все прекращается.
— А если мне… э-э… захочется просто сделать перерыв? Отлить, к примеру? — уточнил Гардиано.
— Нужен тебе перерыв или нет, решу я, — отрезал Ёширо. — Слово.
— Континья, — Гай ответил почти не раздумывая, но почему-то скверно ухмыляясь во все зубы.
— Надеюсь, это не любезное пожелание провалиться сквозь землю?
— Нет. На здешнем наречии это… — он выдержал паузу, переведя: — продолжай, не мешкая.
— Издеваешься? — заломил бровь Ёширо. Мысленно он оценил и одобрил выбор ромея.
— Нервничаю, — честно признался Гардиано.
— Мы в любой момент можем остановиться, — напомнил нихонский принц.
— Уже не можем. Я это знаю, ты это знаешь… Кстати, я могу разговаривать?
— Да, но постарайся не злоупотреблять моим терпением, — дозволил Кириамэ. — Не спорь и не возражай. Здесь и сейчас я указываю путь, ты следуешь за мной. Раздевайся.
Это простое указание Гай исполнил без малейшего замешательства, споро избавившись от суконной камизы и в пару рывков стянув через голову рубаху. Когда он взялся за пряжку узкого ремешка витой кожи, намереваясь расстегнуть ее и спустить штаны, Ёширо жестом остановил его:
— Нет. Сними сапоги, и довольно.
Ромей наклонился вперед, возясь с завязками на мягких домашних полусапожках. Кириамэ отчетливо разглядел белые тонкие полосы, мелкой сетью тянувшиеся по его плечам, лопаткам и спине. Когда-то — до того дня, когда его лишенное жизни тело объял огонь — нихонский принц тоже был отмечен подобным клеймом. Стыдясь, Ёширо всячески таил зарастающие следы побоев от всех, даже от Пересвета. Благо многослойные красочные одеяния позволяли быстро закутаться с ног до головы даже ночью. Но царевич все равно углядел шрамы, слово за словом вытянул из Ёширо их историю и сурово припечатал сердечного друга полным глупцом. Ёжик ты бестолковый, неужто ты впрямь вбил себе в голову, что пара десятков подживающих царапин способны отвратить меня от тебя? Вроде такой умник с виду, а порой сморозит такое, что хоть стой, хоть падай…
— Садись, — Ёширо подтолкнул к Гардиано тяжелый табурет. — Руки убери за спину. Нет, не так. Обхвати себя за локти. Не оглядывайся, — он сделал шаг в сторону, очутившись у Гая за спиной и заметив, как сразу напряженно окаменели мускулы на спине ромея. Спина, надо признать, была вполне себе крепкая и ладная, теплая и приятная на ощупь.
Опустив ладони на плечи сидящего человека, Кириамэ слегка надавил на точки бесконечного потока ци. Подействовало. Гардиано задышал ровнее и слегка расслабился. Однако не смог удержаться и судорожно передернулся, когда на его предплечье затянулся первый виток.
— Спокойно, — сквозь зубы напомнил Кириамэ, быстро и ловко вывязывая плоский узел на тонкой, с мелкими торчащими ворсинками веревке. Оплетая сложенные за спиной руки и торс Гардиано сибари-паутиной. Одной из самых простых разновидностей — ибо создание по-настоящему вычурного узора наподобие «Летящей хризантемы» могло затянуться до утра — но достаточно крепкой, чтобы без посторонней помощи от нее было не избавиться.
Работая, Ёширо на десяток ударов сердца поймал драгоценное, бездумное ощущение теплой накатывающей волны — когда приловчившиеся руки исполняют обвязку без подсказок разума.
Финальный отрезок бечевки Кириамэ превратил в подобие ожерелья на шее Гардиано, закрепив конец. Гаю достало выдержки пребывать в неподвижности, пока сибари являлась на свет. Поняв, что ритуал закончен, он немедля завертелся ужом, извиваясь, напрягая мышцы и выворачивая кисти в попытках ухватиться за веревку и сбросить ее либо малость ослабить натяжение. Утратив в безнадежной борьбе с хитроумными путами равновесие, ромей едва не завалился на пол. Ёширо поймал его и сызнова усадил ровно.
Убедившись, что веревки и узлы держат крепко, а если он начинает слишком сильно отклоняться назад и дергать руками, то душит сам себя, Гай
