— Семейство Борха настолько погрязло в долгах — или имелась другая причина тому, что им так настоятельно требовалось золото?
— А? — ошарашенно переспросил Гардиано. — Нет. Долги тут не при чем, хотя Борха и впрямь были на грани разорения. Армия. Несколько тысяч золотых монет, отделяющих Сесарио Борха от возможности подкупить нужных людей, положить конец давним раздорам и стать единовластным правителем Италики. Нужно было действовать быстрее и настойчивее. Но Сесарио никак не мог всерьез уверовать в том, что суд осмелится ущемить в правах его сестру. Лючиану приговорили к изгнанию и лишению имущества, не признав законной наследницей покойного супруга.
— Ключи от кладовых стали для вас недосягаемы, — без труда догадался Ёширо.
— Если бы…
— Но вы отказались от своих замыслов?
— Тайна, — надтреснутым, каркающим голосом потребовал Гай. — Говори тайну.
Я на верном пути, подбодрил себя Кириамэ. Абы какой секрет не подойдет. Эта тайна должна быть особенной. Сокровенной и заповедной. Касающейся только меня и Гая Гардиано, а более никого в целом свете.
— Ты мне не нравишься, — невозмутимо заявил нихонский принц. Отчасти это было правдой — за столько лет он не привык к лицам русичей. Слишком водянистые, блекло-светлые глаза. Слишком большие, жабьи рты и слишком обильно растущие на лицах волосы, делающие людей отвратительно неразличимыми. У Гардиано хотя бы глаза обычного, человеческого цвета. Зато нос у ромея ничуть не уступает висящему носищу каппы, волосы что овечья шерсть, и привычка вечно скалиться наподобие готовой вцепиться в ногу злой собаки. — Ты вызываешь у меня чувство зависти и раздражения. Первое — потому что лучше владеешь словом. У тебя есть редкая способность ощущать чужой язык, как свой, а у меня — нет. Второе — ты завладел вниманием Пересвета. Он различает в тебе некий внутренний огонь, и он прав. Мне стоило бы любой ценой поскорее затушить это беспокойное пламя и плюнуть в тлеющие угли. Но меня занимает иное: обожгусь ли я, коснувшись твоего огня? Я перед выбором, и его необходимость беспокоит меня куда больше, чем шныряющий по городу убийца. Что случилось с деньгами Скорцени?
— Мы прикинулись побежденными. Ченчи со слугами спешно покинула город. Якобы удалившись в свое имение, а на самом деле — готовить убежище. Маркиос взломал замки на сокровищнице Скорцени и перевез золото в свой дом. Он рассчитывал превратить особняк в крепость, но не успел — к нему ворвались Сесарио и его приятели, — четко, словно свидетель перед судом, выговорил ромей. — Начался грабеж и разгром. Мы вынесли и погрузили на телеги все до последней монетки и прихватили все, до чего дотянулись. Надо было уносить ноги, но на Сесарио опять снизошло бешенство. Он выхватил меч и набросился на бедолагу Маркиоса. Поклялся, что никто из потомков ублюдка и предателя никогда не предъявит прав на законное имущество его сестры. Мы не сумели его оттащить. По правде, не очень-то и старались. У Сесарио Борхи слова не расходились с делом. Он охолостил глупца, думавшего, что можно предать Борха и остаться безнаказанным. Мы бросили его выть и рыдать в кровавой луже, и вырвались из Ромуса. С повозками, едва не ломавшимися под тяжестью сундуков. С погоней на хвосте. И… — Гардиано запнулся. — А потом… потом…
Он сделал над собой усилие, пытаясь продолжить рассказ, но ничего не вышло. Из напряженного горла рвались только скомканные обрывки слов и невнятное рычание. Ромей отчаянно мотнул головой и грузно навалился локтями на стол:
— Нет. Даже за все тайны мира. Не могу. Не надо. Нет во мне никакого огня, царевич ошибается. Нет никакого выбора. У нас тогда ничего не вышло, не выйдет и сейчас. Сесарио погиб.
— При каких обстоятельствах? — Ёширо был уверен, что наконец нашарил тропу в темноте недоказанного и того, о чем умалчивал Гардиано. Дело не в пропавшем золоте и не в неудавшейся попытке овладеть страной. Дело в обстоятельствах кончины Сесарио Борхи.
— Нет, — с отчаянием упрямства повторил Гай. — Нет. Пожалуйста, не спрашивай.
— То есть ты уклоняешься от ответа? — утончил нихонский принц. — И что по правилам твоей игры делает тот, кто отмалчивается? Пьет и нарывается на драку, как это постоянно делаешь ты?
— Я не…
— Гай, — пожалуй, впервые за недолгое время знакомства Кириамэ назвал ромея по имени. — Я встречал людей, подобных тебе. Как хорошая сталь, они гнутся, не ломаясь. Но есть одна извечная беда, мастера зовут ее усталостью металла. Клинок такой стали может отразить тысячу ударов других мечей и разлететься вдребезги на тысяча первом. Иногда приходит мгновение, когда нужно остановиться. Когда кто-то возьмет тебя за руку, снимет бремя с плеч и разрешит отдохнуть. Не беспокоиться ни о чем. Ни о прошлом, ни о будущем. Пройти сквозь тьму туда, где ее могущество больше не будет иметь над тобой власти.
— И что, ты согласишься стать для меня таким человеком? — недоверчиво прищурился Гардиано. — Эй, я ведь тебе даже не нравлюсь, забыл?
— Может, я еще привыкну, — Ёширо протянул руку, не коснувшись лица Гая, но лишь обозначив мимолетное касание кончиками пальцев к ободранной скуле. Ромей отшатнулся, ядовито вопросив:
— И что ты скажешь Пересвету, когда он вернется? Что, стоило ему ненадолго отлучиться, на тебя обрушились тяготы искушения и выбора?
— Ты заблуждаешься, полагая, что я выбираю между им и тобой, — сдержанно ответствовал нихонский принц. — Этот выбор совершен давным
