— Напоминает эллинские сказки про титанов, — малость дрогнув голосом и без былой уверенности высказался Гардиано. — Долгая и жестокая борьба олимпийцев с хтоническими чудищами, порожденными союзом Матери-Земли и Отца-Неба. Победа для одних, поражение и вечный унизительный плен для других… Эссиро, у вас рассказывают о чем-то подобном?
— Нет, — как-то чрезмерно поспешно и резко бросил нихонский принц. — Ками порой враждуют между собой и гневаются, обижаются на сородичей и даруют прощение. Я не припомню сказаний о заточении тех, кто предшествовал явлению Трех великих божеств созидания. Однако я встречал подобные легенды в книгах, привезенных из Вендии и Персиании. Они кажутся мне слегка…
— Невероятными, — закончил фразу ромей. — Так и должно быть, это же предание. Вымысел. Символически воплощенный ужас людей давних времен перед непредсказуемостью огромного мира. Гроза и молния, буря и засуха — устрашающие деяния богов. Но сейчас… — он беспомощно развел руками, переводя взгляд с Пересвета на Кириамэ. — Провалиться мне на этом месте, я просто не верю в подобное.
Царевич аж приподнялся с лавки. Глянуть, не разойдутся ли под ромеем гладко ошкуренные доски и не рухнет ли он в клокочущую огнем бездну. Не рухнул, вот досада.
— Вот и Хелла сказала то же самое, — согласился он. — Мол, сообщество чародеев сомневается, есть ли от Аркана какой-то прок. Мол, нету никаких павших и заключенных чудовищ, божеств былых времен, стало быть, и усмирять некого!
— Однако здесь и сейчас некто проводит ритуал, — негромко вмешался Кириамэ. — Теперь мы отчасти понимаем, что движет Зимним душегубцем. Откуда-то он прослышал об Аркане Вечности и пытается воссоздать его, предотвращая гибель мира. Осталось понять, как его вычислить и настичь.
— Об этом колдунья ничего не сказала, — Пересвет вовремя прикрыл рот ладонью, не удержавшись от смачного молодецкого зевка. — Лишь посоветовала искать выжженную душу. Но как? Трясти каждого встречного-поперечного, не чует ли он душевного опустошения?
— Люди из сыскного приказа взялись опрашивать всех, кто находился ночью и ранним утром подле склада с товарами, где убили ёрики Осмомысла и княжича Радомира, — раздумчиво сказал Ёширо. — Есть малая надежда найти свидетелей. Пожалуй, я схожу и узнаю, как у них дела. Гардиано, пойдешь со мной.
— Валяйте-валяйте, попутного вам ветра и удачи, — с готовностью подхватил царевич. — Дайте человеку вздремнуть после долгой дороги! Ну хоть до полудня, а?
— Я не… — ромей сделал шаг и болезненно скривился, прикусив губу. — Мне бы того… малость тишины и покоя до вечера.
— Это не просьба, — вежливо, но непререкаемо уточнил Ёширо, поднимаясь в шелесте шелковых складок и оправляя длинные рукава косодэ. — У Пересвета хотя бы сыщется достойное оправдание своей усталости, а у тебя что?
Гай вытаращился, открыл рот… и сомкнул губы, не сыскав достойных возражений. Или опешив невозмутимой манерой нихонского принца походя распоряжаться жизнями окружающих. Ёширо величественно поплыл к двери, намереваясь заодно прихватить книжицу в синем переплете.
Не успел. В кои веки царевич оказался проворнее, пришлепнув книгу широкой дланью.
— Позволь, это мое, — мягко запротестовал Кириамэ.
— Не-а, — позволил себе малость злорадства Пересвет. — Покуда я отбивал задницу о седло и выслушивал излияния оскорбленной колдуницы, вы тут занимались невесть какими непотребствами. Это — моя законная вира за все мучения. Прочитаю и отдам.
Он сунулся в начало книги, узрев острые латинянские буквицы и плавно бегущие понизу иероглифы. В точности, как в навеянной марой грезе об объятых огнем страницах.
— Вы что, опять что-то вместе написали? — подивился царевич. — А перевели хоть?
— Почему ты говоришь «опять»? — недоуменно свел тонкие брови Ёширо. — Мы ничего не слагали вместе. И вряд ли когда-нибудь сложим.
— Ага, как же, — Пересвет дернулся встать, но мудро решил, что лучше еще немного посидеть. Лавка такая твердая, такая надежная. — Кто-нибудь, слазайте вон в тот шкафец. Верхняя полка, промеж книгами заложено.
— Вирши мои, переложение не моё, — заявил Гардиано, бросив взгляд на тонкий листок, коварно похищенный Пересветом из беседки на озере. Заинтересовался, поднес ближе. — Надо же, а превесьма недурно. Умудриться втиснуть в строчку слово «трехтысячелетний», это всякий сможет. Эссиро, твоих рук дело?
— Не-а. Моих, — с накатившей невесть откуда удушливой волной смущения вымолвил царевич.
Листком завладел Кириамэ. Прочел, бесстрастно прикрыл очи ресницами, едва заметно улыбнулся самым уголком тонко вычерченных губ — то ли виршам, то ли своим мыслям.
— Ты ж вроде не разумеешь по-латинянски, — недоверчиво прищурился ромей.
— Ага. Мне это… обсказали внутренний смысл, а дальше я уж сам.
— Ухватил с подстрочника? Да ты, как погляжу, просто кладезь неведомых талантов, — Пересвет никогда не мог в точности определить, посмеивается над ним Гардиано или говорит серьезно. Впрочем, у ромея любое слово звучало потаенной издевкой над собеседником. — А что начертано иероглифами?
— Ничего, я всего лишь испытывал тонкость кисти, — мгновенно подобрался Ёширо.
Пересвет и Гай переглянулись, внезапно ощутив себя союзниками и собратьями по оружию.
— Зря в корень, чую лжу неправдивую! — высокопарно провозгласил царевич. — Даже моего скудного умишка хватает, чтобы понять — никакие не пустые росчерки, а слова. Вот это означает «исписанная страница». А вот это — «остановиться». Ёжик, ну будь человеком, переведи! С ума ведь сойти,
