Его обуяла злость, что вмешались бесцеремонно, сорвали с места и не дали дожить, как мог бы, как желал бы, своим умом дойдя до всего и сделав нужные выводы самостоятельно. Забили, понимаешь, голову ему принципами заморскими, без которых жилось, чего уж там, вполне сносно. Вот оно ему надо было? Подумать обо всем, в том числе и о принципах, он мог преспокойно и на том свете… Вон на том, что уже нависал впереди тяжелым карнизом. Что там еще делать? Только думать. Соображать.
Принципы. Да что они знают о принципах? Откуда им знать? Одно дело принимать уже готовые законы, не задумываясь, откуда они и для чего, просто следовать им, в их русле, словно в узком бетонном желобе, выбиться из которого невозможно. И совсем, совсем другое дело идти по, условно говоря, полю, полному других людей, с каждым из которых нужно найти и установить свои правила общения, причем такие, которые были бы приемлемы и для них, и для тебя. Кто-то рвет напролом, сбивая с ног всех, кто попадается ему на пути, наступает на них, поднимаясь выше, идя дальше, считая при этом, что это и есть его право и правило, что единственный верный принцип – отсутствие всяких принципов. Но он-то так не мог. Никогда. Даже когда наступали на него самого, он старался вести себя иначе. Вдруг к нему пришло понимание, что с принципами на самом деле он знаком давным-давно, что и так они управляют всем в его жизни, что уже много лет назад он их для себя сформулировал, а если до сих пор не озвучил, так легко может это сделать, поскольку внутреннее их понимание ясное. Причем его, Лиса, принципы – это именно что его принципы, у других они могут быть другими. Но своих принципов, раз уж они есть, он обязан придерживаться всегда и во всем, ведь именно они в конце концов «делают тебя самого».
Вот о чем думал Лис, заставляя себя подниматься по ветхой лестнице в Контору. Последние шаги, последние метры подъема давались с неимоверным трудом, словно к ногам его привязаны огромные чугунные гири, словно сам он превратился в свинцовый воздушный шар, который ему же нужно заставить лететь. Однако выяснялось, что полет невозможен до тех самых пор, пока не преодолеет, пока не превозможет он все свои страхи, которые множатся, не отступают. С огромным трудом, закусив до крови губу, обламывая ногти и оставляя куски плоти на стальных шипах ощетинившегося пространства, он продирался сквозь страх. Тело костенело, его сводили судороги; те самые пресловутые поджилки, оказывается, существовали на самом деле, и они не дрожали, они немели, начиная от колен и до ягодиц, так что ноги превращались в бесполезные негнущиеся палки и ему приходилось в буквальном смысле ползти на руках. Такого страха он не испытывал еще никогда, даже в тот день стояния на крыше, даже когда свалился с нее. Незаметно, но вполне естественно башня стала его внутренней высотой, а лестница в конце концов превратилась во внутреннюю его историю, в лестницу его души, на которую ему взбрело в голову взобраться. Это был главный подъем его жизни, и вопрос стоял так: или – или.
Простых решений и обходных путей здесь нет, думал он. Никто не поможет и не научит тебя делать то, что делать ты боишься. Все равно, рано или поздно, придется брать судьбу в свои руки и, превозмогая страх, делать дело. Умирать и возрождаться вновь. Умирать и возрождаться. Много раз, словно феникс. Только от нас зависит, сможем ли мы материализовать нематериальное. И наоборот, сумеем ли материальное превратить в нематериальное, сделать воображаемым и несуществующим. Главное, а по сути единственное, противостояние у каждого, у него в том числе, происходит с самим собой. Чтобы добиться счастья, нужно преодолеть себя. Преодолеть – значит стать собой настоящим. Ведь человек – совокупность всех принципов, которые он освоил, стихий и страхов, которые осилил. Он должен перебороть их все. По крайней мере, должен попытаться это сделать. Только так.
Лис еще подумал, что стал чрезвычайно рассудительным, правильным, таким, что самому противно, и что это не к добру. Занудным стал, да? С чего бы это? Или он не заметил, как превратился во Фрюжа? «Что ж, если Фрюж был занудой, – подумал Лис, – не следует ему продолжать таким быть. Надо меняться».
Он снова удивился, что совсем не помнит, о чем думал и что чувствовал, поднимаясь на Башню невозврата в прошлый раз. Ведь если подъем на самом деле был – он должен, обязан был что-то чувствовать. Конечно, он чувствовал и испытывал все то же самое, те же страхи, например. А теперь у него о том не осталось никаких воспоминаний. Чистый лист. Пусто! Он считал, что это несправедливо. Пусть были стерты какие-то конкретные знания, тайные или запретные, – если есть такие, это как-то еще можно допустить и оправдать, ха, секретностью. Но его личные мысли, его чувства и выводы, опыт преодоления и сила души, ради обретения которых человек и проживает жизнь, все, что наработано им, по сути, самое ценное, – должно остаться. Поскольку это его личное приобретение и завоевание, его истинное богатство, оно должно присутствовать и принадлежать ему. Потому что так справедливо.
Нина Филипповна предупреждала его о шести предстоящих схватках. Она не упомянула об этой, последней и самой главной. Преодолеть себя – это вам не писающие ежики! Ох, дались тебе эти ежики. Ну ежики, и что? Может, там и задачи такой не было, утопить, а лишь насмешить. Если бы Вода захотела, он захлебнулся бы и в стакане. Правда, ему хватило бы! Так что не гневи, кого гневить нельзя. А вот про башню она правду предсказала. Сказала: будет башня, и вот она, башня. Сказала, не бойся ее, и вот не боюсь, не боюсь, не боюсь. Кстати, это уже не башня, похоже, она осталась далеко позади. Потому что так высоко, что уже нет никакой высоты, а есть что-то другое, иное пространство, сквозь которое просто нужно пройти. Как можно спрыгнуть, сорваться или упасть с пространства?
Нет-нет, ему нужно дальше. Впереди, кстати, тоже не развлечения его ждут, а Звезда смерти и Лунный конь, и вспомнился вдруг его Полуночный пес, и
