Удивительно было как раз другое. То, что, осознавая себя, свое нахождение здесь, на Земле, он оставался Фрюжем, а не стал снова Веней Лисицыным. Вообще же, как-то эти две судьбы и две личности в нем слились, спаялись в одну, жизненный опыт, память обоих совместились, дополнив друг друга. Хотя Фрюж все же, как более сильный и цельный, преобладал. Он осознавал себя и тем и другим и не испытывал при этом особого дискомфорта, тем более что при слиянии, похоже, компенсировались некоторые обоюдные недостатки. А достоинства? А были ли они? Ну, о достоинствах судить еще преждевременно, да и не ему, но вот что он точно мог сказать, так это то, что стал он старше. Повзрослел. На целую жизнь. Ну, собственно, и ладно. Не возражать же. Да и как это – возражать? Кому? Возражать без адреса – прямая дорога в сумасшествие, а ему не до этой блажи, по крайней мере пока. У него еще оставался неисполненным долг, а значит, была цель.
Как и предполагал, он вышел прямиком к даче, к тому, что от нее осталось. Ворота, распахнутые настежь, приглашали, просили войти. Но желающих, похоже, уже не было, все, кто хотел, побывали здесь раньше.
Пожарище даже не тлело, не дымилось, только запах гари стоял невыносимо густой и сильный, такой, что приходилось делать немаленькое усилие, чтобы глотать этот воздух. Фрюж дышал, точно курил крепкую сигару, – не в затяжку, едва окуная в дым верхушки легких. Судя по всему, с момента пожара прошла неделя, а то и несколько. Значит, уже лето, уже в разгаре. А ему казалось, что веселье было только вчера. Оказывается, нет. Оказывается, время нелинейно, а навалено тут и там разнородными пластами и кучами. Можно сказать, это его свойство испытано им на себе.
Двор был пуст, хотя Фрюж не удивился бы, снова встретив здесь давешних бомжей. Псевдобомжей, на самом деле, как оказалось. Яма и Ями – так? Эх, все в этой жизни не просто так, все не случайно. Просто мы не видим и не понимаем глубинных причин и связей, реагируем лишь на следствия, как придется реагируем, инстинктивно и рефлекторно. А потом удивляемся, даже злимся, что не так жизнь складывается, как хотелось.
Уцелевшая утварь, на которую никто до сих пор не позарился, валялась повсюду, но он не стал задерживаться и разглядывать, прошел прямиком к колодцу. Там, в кустах, он, помнится, заметил в прошлый раз… Точно! Под кустом сирени, едва заметная за разросшимся чистотелом, отдыхала лопата. Нагнувшись, Фрюж ухватил орудие труда за посеревший совсем черенок и вытащил его на свет божий. Прикинул лопату на вес, осмотрел придирчиво – нормально! Сойдет. Покрылась ржавчиной, и рукоятка размокла от росы, но вполне еще послужит.
Держа лопату за конец черенка и переставляя ее по мере движения с места на место широкими полукружьями, точно землемер, он вернулся в лес, к собаке. Придирчиво осмотрелся, выбрал понравившееся ему место под кустом боярышника и принялся копать. Песчаная почва поддавалась легко, работа быстро спорилась. Сумка, конечно, мешала, постоянно сползала вперед, на руки, но Фрюж стоически переносил неудобство. Ни за что не желая отпускать от себя Базовый принцип, он терпеливо передвигал сумку назад, за спину. Да мало ли что! Откуда ему знать, какие козни и кто тут еще против него замышляет? Чтобы не иметь проблем в будущем, лучше теперь потерпеть немного. Тем более что действительно немного, тем более не так уж и потерпеть.
Выкопав, по его прикидкам, достаточной глубины могилу, он откинул лопату в сторону, выбрался из ямы и вернулся к собаке. Тело ее уже стало костенеть, задние лапы вытянулись и торчали, как у замороженной бараньей туши ноги, на что было неприятно смотреть. Только деваться ведь некуда, приходилось и смотреть, и замечать. Или вот еще, подумалось, яма или могила? Ему не нравились оба слова. Яма явно пренебрежительно, могила слишком грубо и прямолинейно. Как тогда? Не окоп же… Не определившись, он перенес собаку к месту упокоения и положил ее на бруствер. «Ну все, – завел он с собакой разговор, готовясь к прощанию с ней, – могилка твоя готова…» Могилка! Само собой нашлось подходящее слово, и печальное, и светлое. Спрыгнув вниз, он следом опустил туда и собаку. Прикрыл ей голову курткой, чтобы не сыпать грунт куда попало. Неожиданно наткнулся на очки, те самые, что сунула ему в карман зачем-то Нина Филипповна. Усмехнулся, подумав, что, видимо, они должны были защитить его от лучей Звезды смерти, но вот не пригодились, обошлось как-то. Посомневавшись всего мгновение, он забрал очки, а прочее, что было в карманах, не взял, оставил не глядя – теперь ему все без надобности.
Влажный песок, перемешавшись с сухим, сыпался в могилку сам по себе. Не прошло и нескольких минут, как все было кончено. Песок улегся плотно, поэтому на поверхности не осталось даже приличного холмика, так, легкая неровность. Фрюж подумал, что это до первого дождя, а потом и вовсе не найти будет. Еще он набрал несколько пригоршней сухих иголок и насыпал их сверху, показалось, так лучше будет. «Ну, прощай, Полуночный пес, – облек он сумбур мыслей в последовательность слов. – Не поминай лихом и прости за все. Скоро, думаю, встретимся, так что займи мне там местечко…»
Прихватив лопату, он вернулся на подворье. Лопату сунул туда же, где взял, в кусты, а после тщательно и с неожиданным наслаждением умылся у колодца. Вода оказалась такой холодной, что кожа от нее сжималась и начинала скрипеть, а после долго горела от внутреннего неистовства крови. Это было радостное чувство, жизнеутверждающее, когда горячится и полнится силой молодое тело. Поэтому-то, выходя с дачи, умытый и освеженный, он ощущал, что не то чтобы оптимизма прибавилось, но что градус настроения значительно повысился.
На самом деле он ведь не рисовался, когда, прощаясь с собакой, говорил, что, мол, скоро встретимся. Нет. Он как раз понимал, что никаких иных путей и направлений у него нет, не осталось, что только одно возможно – туда, имея в виду место, в которое он должен вернуть Базовый принцип. Как он туда доберется, об этом даже не думал и не волновался, полагая, что сами и встретят, и проводят. И проводят,
