Мужчина щелкнул пальцами, и звезда погасла. Тогда он нагнулся, подал Фрюжу руку и помог подняться.
– С прибытием! – сказал встречавший и смахнул рукой с плеча Фрюжа налипшие песчинки. – Здравствуй, брат!
Он с интересом рассматривал Фрюжа, точно надеясь разглядеть в лице вновь прибывшего ответ на мучивший его вопрос, но ничего не нашел, ни намека, ни подсказки, поэтому спросил:
– Что же ты такой ершистый-то, а?
Глава 24
Все дело в принципе
– Давно хотел с тобой встретиться, да все никак не получалось, – сказал встречающий. – Что же ты так упираешься-то, а? Что все ерепенишься?
Фрюж глядел на него во все глаза. На сто процентов он был уверен, что знает этого человека, видел его неоднократно, но, хоть убей, не мог вспомнить, кто он. Это было просто мучительное чувство – припоминание без узнавания.
Зато Полуночный пес был здесь, и это о многом говорило. Пусть снова в другом обличье, но глаза, глаза его оставались теми же, Фрюж узнал бы их после любого преображения.
– Так вроде и не звал никто. Не приглашали меня, – попытался отвести от себя упреки Фрюж.
– Разве? – не поверил ему встречающий. – Хорошо, хорошо, не волнуйся, сейчас во всем и разберемся.
Фрюж откровенно медлил. Стоя на песчаном берегу, он оглядывался, рассматривая место, в котором оказался. Чувство было то же самое, припоминание без узнавания. Место знакомое, до боли, но признать его окончательно он никак не мог. Что-то не совпадало с константами, и это что-то меняло все.
– Пойдем, пойдем, – ответил усмешкой на мучения Фрюжа незнакомец, за руку увлекая его за собой. – Очки свои, совиные, между прочим, можешь уже снять…
«Совиные? – всполошился Фрюж. – Почему совиные? Потому что круглые? Или синие? Или потому что Нина Филипповна ему их презентовала?» Но откуда вот этот товарищ мог про нее знать?
Он торопливо стянул очки, и все вокруг моментально потеплело и приблизилось. Песок стал желтым, листва зеленой, а небо… А вот такое небо он видел когда-то давным-давно и лишь однажды. Неужели снова? Неужели удалось?
Встречавший подал кому-то за спиной у Фрюжа знак, махнул рукой, то ли прощаясь, то ли отпуская, а скорее и то и другое сразу. Фрюж оглянулся.
По водной глади медленно удалялась лодка, на корме которой неподвижным холмиком торчал в плаще с капюшоном Харон. Руку он держал на румпеле и на знак не ответил. Вода вокруг лодки бурлила и серебрилась, точно напитанная лунным светом, хотя никакой луны на небе видно не было. И, странное дело, вместе с лодкой отдалялась, уходила от берега река. Свечение становилось слабей, фигурка Харона и лодка все меньше, и вскоре они исчезли, как и положено призрачным и непостоянным величинам. Вслед за ними ушла и река. Как в песок. В песок времени? О чем он вообще говорит, ведь времени, каким он его знал на Земле, здесь нет и никогда не бывало. Время в этом пространстве становилось зеркалом, или рекой, или небом под ногами, следуя за скольжением перфокарты мирового вычислителя. Это место, так казалось, находится между прошлым и будущим, но и вне настоящего тоже, ведь специально для него придумано четвертое измерение времени, и его состояние – синергетическое, когда прошлое и будущее смешиваются с настоящим и существуют одновременно. Фрюж подумал еще, что Стикс, наверное, сам приходит за каждым отжившим свое, где бы тот ни находился. Река мертвых заботится о своих мертвецах.
А когда воды ушли от берега и пространство вокруг сделалось пустым и темным, Фрюж все вспомнил. Ну конечно же, можно было не сомневаться в том, что он должен оказаться именно здесь! В центре всего.
– Ну, пошли. – Встречающий легонько похлопал Фрюжа по плечу. – Не будем тянуть дольше, нас уже заждались.
Они прошли по плотному песку до самого конца береговой полосы, причем Полуночный пес семенил между ними, на одинаковом расстоянии от каждого, а дальше стали подниматься по пологой каменной лестнице с широкими ступенями. По мере подъема вверх вид на таксон и окрестности открывался шире, раздавался в стороны, распахивался, проявляясь во всей красе. Что удивительно, ночь вокруг оставалась ночью, день был днем, и свет отделился от тьмы. Сложные, смешанные чувства одолевали Фрюжа, он, с одной стороны, радовался, что вернулся, а с другой, был в смущении и волнении, потому что дальнейшая его судьба – для него самого – оставалась неясной.
Ровно посередине подъема лестница дробилась на две равные части обширной площадкой. В дальней ее части, той, что под горой, располагалась вертикальная стенка, выложенная большими серыми камнями. В стенку была вмурована тяжелая плита с двумя глядящими в разные стороны маскаронами, из открытых ртов которых били струи воды. Маски казались похожими одна на другую, словно лица одного и того же человека, но в разных, противоположных его чувствах и состояниях. Как да и нет, как боль и радость, смех и слезы. Струи падали в квадратные каменные же ванны, каждая в свою, и, переполняя их, переливались наружу. Далее воды, не смешиваясь, каждая по своему каменному желобу, сбегали вниз с холма. Прислушавшись, Фрюж различил тихое журчание струй. Он оглянулся и смог проследить их путь до самого низа. Там, подбежав к краю таксона, одна слева, другая далеко правей, струи срывались в пространство, разбивались в мельчайшую пыль и облачками тумана скрывались в окутывавшем землю сумраке.
– Вода живая и мертвая, – пояснил мужчина, – все отсюда, все отсюда. Кстати, если ты не против, эту штучку я у тебя заберу?
Он указал на сумку на плече Фрюжа.
– Ах да, – всполошился Фрюж, – конечно!
Он несколько поспешно, одновременно злясь на себя за торопливость, отдал сумку с Базовым принципом своему визави. Тот принял ее открытой ладонью и, не глядя, препроводил дальше, передал кому-то невидимому у себя за спиной.
– Хорошее дело сделал, – похвалил, – молодец, что постарался. Я горжусь тобой.
Потом что-то изменилось. Небо Горнего мира успокоилось, сменило тревожный оттенок, вернуло янтарную глубину и ясность. Фрюж вспомнил, что таким оно было в то время, когда любовь переполняла его сердце. Когда он работал кровать из дерева гофер и еще заглядывался на звезды. «Что же, она никуда не исчезает?» – подумал он, имея в виду, конечно, любовь. Ему почудилось на мгновение, что так оно
