– Это очень точно.
– У вас хватит еды на такое количество человек, или…
– Да, – говорит Энтони.
– Погодите, что это за люди? – спрашивает Даре.
Я отвлекаюсь от разговора, потому что чувствую перемену в гомункулах. Эмоция спокойной удовлетворенности сменилась тревогой и страхом. Часто чувства прекращаются резко, словно выключается радио. Потом я ловлю несколько случайных мыслей.
Там, рядом с Кааро.
Спокойно. Делай все как следует.
Огонь.
Ох, черт!
– Энтони, осторожно… – говорю я. Одновременно с этим бросаюсь к нему, толкаю на землю и чувствую сильный удар в грудь. Понимаю, что словил пулю, и отключаюсь.
Интерлюдия: Задание 6. Роузуотер: 2055
Я в библиотеке, смотрю видео, как выглядит под микроскопом структура ascomicetes xenosphericus.
Поначалу она похожа на дрожжевую клетку – круглая, с ядром, клеточной стенкой, плазматической мембраной. Клетка неактивна и просто неподвижно плавает в той жидкости, где ее находят. Вроде бы ее нельзя культивировать.
Я в библиотеке один. В последние дни я все чаще и чаще нахожусь в одиночестве, одних коллег я затмеваю своими достижениями, другие боятся. Мне не все равно, но я ничего не могу поделать.
Мы знаем, что материал ядра генетический, но ни один из наших методов микроскопии не способен проникнуть внутрь. Поры формируются, происходит взаимодействие между клеткой и ядром с целью синтеза белков, но метаболизм подсказывает, что происходит куда больше процессов, чем мы наблюдаем.
Рядом помещают кусочек человеческой кожи, и ксеноформа оживляется. Питательные вещества вокруг поглощаются с потрясающей скоростью. Внутриклеточные филаменты вырастают в микротрубочки, которые проходят через клеточную мембрану и змеятся к коже. Они проникают сквозь эпидермис и дерму к структуре, которая выглядит как леденец на палочке, но на самом деле является несколькими капсулами, вложенными друг в друга, в центре которых – терминаль нейрона. Трубочки легко пробиваются к центру и входят в нервную ткань, становясь с ней единым целым.
Ксеноформа не проявляет интереса к любым другим органеллам кожи. Она преимущественно выискивает механорецепторы кожи. Здесь показано тельце Пачини, воспринимающее вибрацию, но ксеноформа неразборчива в нервной ткани. Соединившись, она создает двустороннюю связь, несмотря на то что механорецепторы афферентны, то есть передают импульсы в сторону центральной нервной системы, а не от нее.
Ксеноформа меняется, отращивает ложноножки, как амеба, движется к коже и ровным слоем растекается по эпидермису, поддерживая соединение с нейроном, как бурильная труба нефтяной вышки. С противоположной стороны она выбрасывает гифу, которая движется в жидкости.
Как только соединение установлено, ксеноформа ищет другие ксеноформы вокруг себя для создания сети и обмена информацией. Потрясающе, насколько далеко может перемещаться эта информация. Также некоторые ученые полагают, что между ксеноформами существует два вида коммуникаций. Смежные клетки устанавливают связь через микротрубочки, однако, похоже, существует и дальняя связь на основе квантовой запутанности, применяемая в особых обстоятельствах…
– Кааро.
Я снимаю наушники и отталкиваюсь от стола.
Передо мной Илери и еще двое мужчин. По тому, как они держатся, я понимаю, что это агенты.
– Учишься? – спрашивает Илери.
– Просто хочу знать больше о том, как я делаю то, что делаю, – отвечаю я.
– Хорошо, хорошо.
Илери часто это говорит. Он проводит со мной дополнительное время, затачивая меня, хочет, чтобы я как инструмент был острее остальных. Он учит меня методикам концентрации внимания, техникам медитации, очищения сознания, дыхания и некоторым стратегиям тайм-боксинга, которые помогают не загромождать голову. Он обучает меня депривациям, которые ослабляют тело, но обостряют мышление. Пост. Сенсорная изоляция. Я чувствую себя атлетом-олимпийцем. Полуфабрикаты с посторонними химическими веществами ослабляют мои способности. Энтеогены могут привести к чему угодно.
– Кааро, эти люди хотят у тебя кое-что спросить.
Я замечаю, что он их не представляет. Это стандартная процедура при посещении учеников агентами. Нам запрещено читать их, но в своем перевозбужденном состоянии я волей-неволей улавливаю какие-то ощущения. Один бородат, и тянет от него гнилью, гноящейся виной и отсутствием чувства юмора. Поближе присмотревшись к другому, я испытываю удивление, потому что в нем есть что-то от андрогина, и по его худой фигуре и гладкой коже я не могу понять, мужчина ли это.
– Вы вступили в прямой контакт с Полынью, – говорит бородач.
– С ее гуманоидным аватаром, да, – отвечаю я.
– Мы бы хотели допросить вас, – говорит второй.
– Меня уже допрашивала миссис Алаагомеджи.
– Мы бы хотели допросить вас под гипнозом, – говорит бородач.
Я смотрю на Илери.
– Они думают, что, когда ваши разумы соединились, в твою память могла перейти информация, о которой ты не подозреваешь. Она может помочь нам узнать больше.
– Больно не будет, – говорит андрогин.
Ага. А то мне такого раньше не говорили.
Я терпелив и молчалив. Меня учили позволять другим заполнять тишину, и мне незачем причинять агентам неудобство.
– Пройдемте же в гостиную, – говорит Илери с напускным английским акцентом.
Это не так уж и неправдоподобно. У меня в голове все воспоминания Нике Оньемаихе, и я вижу кусочки образов и звуков бог знает из каких мест и времен. Но все же. Я теперь осознаю куда больше. Я чувствую всех людей в здании. Моих соучеников. Охранников. Инструкторов. Всех. Я знаю, как держать все это под контролем, чтобы можно было отдохнуть. Иногда приходится мазаться клотримазолом. В клеточных стенках ксеноформ есть стеролы, которые делают их временно уязвимыми к антигрибковым средствам.
И все же.
«Гостиная» успокаивает. Картины на стенах – нейтральное абстрактное дерьмо. Я сижу в зубоврачебном кресле. Я в комнате один, но уверен, что здесь есть и камеры, и микрофоны.
Я начинаю вводить себя в транс, используя дыхательные техники. Ощущаю, потом изолирую всех остальных. Мимоходом вспоминаю тот раз, когда Аладе мастурбировал и заставил весь класс кончить одновременно. Хихикаю, потом отгоняю воспоминание.
Я зарываюсь в свою память. Нет, я произвожу раскопки, медленно снимаю слои прошлого и нахожу свою встречу с Полынью.
Я иду дальше того, что пытался показать мне аватар-Энтони. Ищу последовательные образы, дежавю, водяные знаки в памяти.
Я…
Я вспоминаю, как был где-то вместе со своими родными. Я не могу увидеть, но чувствую их: бесчисленные, парящие в невесомости, заключенные в индивидуальные каменные оболочки, все мы находимся в ангаре. Я бодрствую, потому что моим хозяевам нужно проверить, насколько я здоров, какие комменсалы живут внутри меня и какова вероятность, что я переживу путешествие в глубоком космосе. Нас зовут опорами, и наша функция – спускаться на планеты вместе с фауной и флорой моего родного мира и проверять, выживем ли мы. Это расточительный метод колонизации, но хозяева больше не могут вернуться домой. Теперь они живут в космосе, но хотели бы заселить новую планету.
У меня нет воспоминаний о путешествии по Млечному Пути. Планируется, что я проснусь, когда войду в атмосферу. Когда это случается, я понимаю, что горю, а куски камня и льда сорваны трением защитной оболочки планеты. Это невообразимо больно, особенно когда лишаешься каменного панциря.
Я приземляюсь в городе, Лондоне, прямо на парк,
