Пастух как раз показал зубы. Словно две костяные пилы сверкнули из-за губ.
Бум-бум. Бум-бум. Бум-бум.
Сердце Кей’лы колотилось, словно обезумевшее, с каждым шагом-подпрыжкой человекочудища — все быстрее и быстрее. Она чувствовала внутри головы давление, дрожание ног, пульсацию ладоней, которые вдруг сделались очень далекими и невероятно большими. Краем глаза она увидела что-то вроде человеческой толпы, но стоило перевести взгляд на них, как они развеялись во все стороны. Неважно, все, что не было этим чудищем, оставалось неважным, девочка видела каждое движение создания, каждое дрожание его мышц, блеск зубов между узкими губами, блеск глаз, похожих на кусочки обсидиана, таких же твердых и холодных. А у нее не было оружия. Кохха упала на землю, ее требовалось найти и поднять, но тогда пришлось бы отвести взгляд от этого не пойми чего, того, что вот-вот ее схватит и разорвет на куски. Ее и Пледика.
Он уже за два шага, выпрямляется и протягивает когтистые лапы.
«Нет! Нет! Нет!!!»
Шест сам прыгнул ей в руки, но был странным, окруженным синеватым сиянием, но она не задумывалась над этим, просто крутанула им и ударила по протянутым к ней когтям, парируя их удар.
Слишком длинные руки оторвались от тела с чавкающим звуком, словно Кей’ла ударила по твари двуручным мечом, а не тупым концом шеста, а девочка развернулась на пятке и добавила сверху. Голова пастуха взорвалась, остатки ее провалились между плечами, а потом, поскольку Кей’ла очень хотела, чтобы тварь исчезла, синие лучи охватили его тело и мгновенно пожрали его.
Пастух распался в прах.
Она чувствовала это. Чувствовала силу, которой у нее никогда не было. Силу, что могла переносить горы. Она повернулась к Пледику и изо всей силы ударила в скалу над его головой, а потом второй раз, справа от парня, и третий — слева.
Черная колонна затряслась, когда из коххи стекли синие лучи, и начала распадаться.
Кей’ла в последний миг, прежде чем сверху обрушилась лавина камней, схватила мальчишку и кинулась наутек, оттаскивая Пледика как можно дальше. Сабля легко вышла из скалы. Когда девочка подняла голову, они были уже в десятке шагов от кучи камней, в которую превратилась колонна. Кей’ла увидела еще, как конец гигантской цепи подлетает вверх, разрезая воздух огненной полосой. А Товет, бог вайхиров, поднимает правую ногу, делает шаг — и всеми тремя своими клинками ударяет в землю.
Сила? Что она могла знать о Силе? Все, что вело ее в последние минуты, что наполняло чувством всемогущества, мгновенно покинуло ее.
Земля затряслась, подпрыгнула под ногами — или, скорее, пнула Кей’лу в стопы снизу, так что она подлетела на добрый локоть вверх, а потом упала на спину и ударилась головой о черную скалу. Тело ее прошила парализующая боль. А земля танцевала и тряслась непрестанно, переворачивая все и бросая всех, словно куколок. Раз за разом, по мере того как вокруг почва вздрагивала от очередных толчков.
А потом бог вайхиров выпрямился, развернулся лицом к ним, муравьям у своих ног, и потянулся за их душами. Так, как и говорила Уста Земли, хотя наверняка она не имела в виду жертвы настолько буквальной.
И пришло время похе, гнева, который превращал четвероруких в бессмысленные машины убийства, а Кей’ла Калевенх, дочка Анд’эверса Калевенха, носящая в этих краях имя Одна Слабая, стояла на коленях на все еще сотрясающейся земле, держа голову Пледика, единственного существа, которое никогда ее не подводило, и молча плакала.
А потом Черный Белый кинулся на нее с лицом, искривленным животной яростью, но на половине прыжка столкнулся с другим вайхиром — и оба они свалились на девочку и ее товарища, словно большая четвероногая и восьмирукая бестия.
Кулак ударил Кей’лу в голову, и во взрыве темного пламени к ней пришла тьма.
* * *Люка-вер-Клитус встал, выпрямился, набрал воздуха в грудь и крикнул:
— Приди-и-и-ите! Приди-и-и-ите сюда! Все хорошо! Уже не нужно бояться! Не нужно плакать!
Самое странное было то, что он вовсе не ощущал себя идиотом — хотя стоял в лесу и орал, как оглашенный. Слова стекали с его языка сами по себе, будто кто-то вкладывал их ему в голову.
А потом он их увидел.
Они выходили из леса, вставали из окровавленного подлеска, выползали из-под земли. Полупрозрачные, трясущиеся, словно не уверенные в своем существовании. Некоторых он узнавал — это были те раненые, кого Колесо приносила в лазарет. Кому-то помогал и он сам, как вон тому молодому с распоротым животом, который сейчас подошел к девушке и пал на колени, обнимая ее ноги, а потом исчез. После него шли остальные, старые и молодые, мужчины, женщины и дети.
Он увидел семью, у всех членов которой были сломаны петлями шеи, и знал, что они — из Помве, из проклятого Помве, из города, убившего их, а потом бросившего тела в реку, отказав даже в видимости погребения. Потому они плакали над своей судьбой и, плача, пришли к той, что обещала покой. Увидел двух молодых мужчин с одинаковыми лицами, одного с раной в груди, другого — с мерзко разрубленной ключицей. Они держались за руки, словно боясь, что кто-то их снова разделит. За ними шли другие, все больше и больше, пока наконец не стало казаться, что нет ничего кроме этих загубленных душ.
Колесо принимала всех и, казалось, росла, хотя не становилась больше ни на дюйм.
— Это духи, Колесо… — сказал он наконец, удивленный тем, что не орет от страха. — К тебе идут духи.
Она взглянула на него глазами, что казались крохотными солнцами.
— Они всегда приходили ко мне, Люка. Всегда. Только я никому не говорила, потому что наши хозяева убивают таких детей. Я люблю духов, некоторые даже остаются подольше, когда я их об этом прошу.
— Как Они?
Она улыбнулась тепло.
— Не как Они. Как ты, Люка. Ты ведь умер во время лесной битвы. Не помнишь? Тебя ранили, и ты умер, когда мы шли к госпиталю. Но я попросила, чтобы ты меня не покидал, потому что я правда тебя люблю, Люка. И ты остался. Ты очень мне помог.
Это свалилось на него, словно груженный камнями воз.
Он помнил.
Битва в лесу, темно, дым, ничего не видно. И вдруг отряд всадников выезжает из тьмы прямо на него. Он получил в плечо и сразу — в голову.
Они проехали по нему, словно по лугу, и исчезли.
А Колесо его нашла. Перевязала полосками ткани, оторванной от собственной куртки, и,
