— Пять футов влево, только осторожно, ни на кого не наступи.
Пятью футами влево береговая линия, вырезанная на дереве, была удивительно знакомой. Кеннет просматривал карты Империи во время обучения, которое предстояло пройти всякому офицеру, прежде чем он обошьет себе плащ соответствующим цветом. Этот берег… Он повел по нему пальцем.
— Выглядит как береговая линия около Понкее-Лаа и большой кусок суши за ним. Взгляни на Эльхаран и озеро Андурех. Видишь, насколько они велики? И куда течет река? А горы Крика? Их нет. Есть только небольшая возвышенность, продолжение Анааров. Этот полуостров, на котором лежат Конаверы, куда выше. Это потому, что Эльхаран нашла себе новое русло под Конаверами и вынесла туда ил. — Чародей гневно фыркнул. — В этом мире Понкее-Лаа никогда бы не стал настолько велик. Видишь, лейтенант? Перед тобой карта мира, который никогда не родился.
Кеннет опустил руки.
— Не понимаю.
— В нашем мире во времена Войн Богов Лааль Сероволосая впала в панику и подняла горы, позже названные горами Крика. В те времена Эльхаран текла совершенно по-другому; примерно в трехстах милях от своего нынешнего устья она поворачивала на юг, пересекала большое плоскогорье, вырезая в нем каньон со стенами в сотню футов, и давала жизнь гигантской равнине, которая нынче является западной частью Травахен. На нашей ветке Древа Миров Владычица Лошадей подняла горы, изменила лицо континента и убила сотни тысяч людей, погибших, когда их земля превратилась в пустыню. А Эльхаран, отрезанная от старого русла, разлилась в огромное озеро, а потом нашла себе новый путь к океану. А сейчас снова взгляни на карту. Именно так выглядел бы наш мир, если бы его не коснулись Войны Богов и ужас Владычицы Лошадей. Скажем, через какие-нибудь пятьдесят или сотню тысяч лет. Горы Крика только начали бы в нем возноситься, вместо того чтобы быть вырванными из внутренностей земли, а Эльхаран искала бы себе новые русла, нежели те, которые нам известны.
— О чем ты, собственно, говоришь?
— О будущем, — мрачно засмеялся чародей. — Одном из многих, которых у нас уже нет.
Он присел и с размаху воткнул нож: в пол.
— Здесь. Рубите.
Кеннет заколебался. Это место обладало аурой храма, кладбища, использовать тут топоры казалось святотатством.
— Давайте! Начинайте!
Корабль вздрогнул и задрожал. На лице Желудя появилась мерзкая ухмылка.
— Ну, солнышко, если ты имеешь что против — просто скажи.
— Нет, — зашумели на меекхе стены, потолок и пол.
Чародек улыбнулся еще скверней.
— Вот умница. Наверняка постоянно прислушивалась к разговорам этих солдат и училась меекху. И все равно заставила меня заговорить языком Бессмертного Флота.
Маг встал напротив черного памятника.
— Взгляни на меня. Взгляни и скажи, осмелишься ли сражаться со мной, когда я стою на твоем сердце.
— Прошу, — прошептали стены с мольбой.
— Оум, которого некогда звали «Пылающей Птицей», показал мне свой секрет. Потому я знаю и твой. Тут дело в этих людях. Они будут моими свидетелями. Просто я не люблю, когда со мной играют, а твой приятель именно это и пытался сделать. Я должен был стать его памятью, но не согласился. Однако теперь все изменилось, барьер Мрака сломан, в нем пробиты большие дыры. Ничто уже не будет так, как раньше.
Он обернулся к солдатам и указал на место, которое обозначил ножом:
— Рубите!
Они взглянули на командира, Кеннет кивнул. Как лейтенант сказал раньше Велергорфу, он не стал бы ссориться с этим человеком.
Топоры ударили в доски раз, другой и третий, и с каждым движением, казалось, содрогается сам корабль. Наконец что-то треснуло, и появилась щель.
— Подденьте и откройте.
Они отвалили в сторону крышку размером с гроб. Внизу зияла дыра.
— Свет, — потребовал чародей, и дыра озарилась фосфорическим сиянием.
Солдаты приблизились без приглашения, но Желудь не протестовал. Кеннет подошел и глянул вниз.
Это была дыра в дереве. Не сундук или гроб, просто дупло размером с большой ящик. А в нем находилось тело. Небольшое, свернувшееся в позе плода, охватившее руками ноги. Голое тело ребенка в возрасте десятиодиннадцати лет, мумифицированное точно так же, как и трупы вокруг.
Желудь позволил им некоторое время смотреть, а потом решительным движением задвинул крышку.
Склонился и воткнул в щель на полу нечто казавшееся черной щепкой.
— Этот кусочек все еще живет. Позволь ему прорасти, — сказал он тихо. — Покажи им, что вы показали нашим богам и отчего они так вас боялись.
Щепка вздрогнула и принялась расти. Фут, два, четыре. Молодое деревце тянулось вверх, несмело разворачивая листья. Зеленые сверху, почти черные снизу.
Желудь смотрел на Кеннета, и глаза его поблескивали.
— Знаешь, солдат, я тебя обманул.
Лейтенант не выдержал и коротко рассмеялся. Несколько стражников вторили ему. На лице чародея появилась кислая гримаса.
— Даже не стану спрашивать, когда ты додумался. Неважно. Не скажу тебе, кто я такой, поскольку потом пришлось бы тебя убить, а я не враг — ни твой, ни твоей Империи. Один племенной божок послал меня, чтобы я проверил, что происходит на севере. Этот племенной божок — останки корабля Бессмертного Флота, такого же, как этот. Он врос, буквально врос в наш мир, а его люди смешали кровь с нашими и создали новый народ. Знаешь, как называли его корабли во время Войн Богов? Нежеланными, Отверженными, Проклятыми — и сотней прочих имен, призванными скрывать то, чем они были на самом деле. А ведь его экипаж мог иметь потомство с нашими людьми. Без малейших проблем.
* * *Альтсин смотрел на деревце. Оно выросло уже на шесть футов и выкинуло ветки.
— Знаешь, лейтенант, входя сюда, я еще не знал, найду ли последнее доказательство. Но когда увидел эти карты… настолько отличающиеся от наших, и отличающиеся не прошлым нашего мира, а его будущим, то понял, что Оум меня не обманул. Древо Мира, болботание, которым он меня потчевал, рассказывая о разных Ветках, вдруг сделалось живой идеей. Истинно сущим. — Он подошел к растению и легонько погладил его листву. — Любая жизнь выкраивает свою тропинку в том, что является временем, пространством и энергией, наполняющей Вселенную. Простая жизнь вырастает словно травяной стебель, высокий и гибкий; жизнь посложнее выглядит как хвощ с несколькими листками и даже цветком на верхушке. Потому что для Вселенной все равно, убил ли этот волк оленя и съел ли его — или, может, олень сломал волку шею ударом ноги. Но разумная жизнь, пульсирующая эмоциями, грешная глупыми надеждами и одновременно святая гордой выей, вырастает, словно дерево. Сперва его рост будет прямым, — Альтсин провел ладонью по стволу, — мало отличающимся от роста обычного хвоща. Но потом…
Он дотронулся места, где
