Док впал в оцепенение. Усталости не было. Радости тоже. Только опустошенность. Спросил себя: сколько я шел к этому дню? Спросил, и не стал отвечать. Не потому, что не смог бы подсчитать, – нет, совсем по другой причине: потому, что отвечать не хотел. За минувшие безумные годы он столько раз представлял этот день – первый день Нового Мира. Первый день, когда все, о чем давным-давно говорил Олаф, стало реальностью, из разряда «допустим» и «возможно» раз и навсегда перешло в «есть» и «иначе быть не может».
Сидя на полу, вслушиваясь в сопение Славы у плеча, не стараясь поймать фокус, Док безучастно смотрел на вращающийся ротор установки, на колышущийся без видимой опоры рельс. Пришли отрешенность и понимание. Отрешенность из-за того, что задача решена. А понимание – что ничего-то решение не дает. Вообще ничего. С ним проблем больше, чем без него. Только если раньше можно было ослабнуть духом, отказаться, тормознуть и всё забыть как страшный сон, то теперь уже никак. Потому что свершилось. Технология работает. Пора переходить к следующему этапу. Олаф ведь много раз говорил – только я предпочитал мало слушать; все казалось таким далеким. А оказалось в пределах касания вытянутой руки. Док снова вгляделся в фиолетовый туман над гудящим, размазанным в воздухе массивным ротором и непонятно чему улыбнулся. Слабеющее солнце лупило на излете рубиновым багрянцем сквозь никогда не мытые оконца сарая – уходя, опускаясь по неумолимой, размеренной, раз и навсегда законами небесной механики отмеренной траектории за соседнюю горку.
Дверь, отбитая пинком, глухо ухнула об стену.
– Всем оставаться на местах!
Один – налево, один – направо, двое по центру: обладатель голоса, по-видимому главный, и страхующий его ассистент. Всего четверо. Тот, кто говорил, говорил без акцента. Свежая камуфляжная форма без знаков различия. «Микро-узи», у двоих с глушителями, у одного без. «Старший» вообще с пустыми руками, что-то в кобуре, кобура застегнута.
Сидящий на грязном полу Док вскинул взгляд на депутацию и внезапно громко, в голос рассмеялся.
– Что смешного? – гавкнул «старший».
– Да ничего! – продолжая смеяться, ответил Док. – Так, нервное. Вы не беспокойтесь, у меня бывает. Пройдет.
Доку было странно совсем не то, почему они появились, – а странно было, почему они не пришли раньше. Это должно было случиться. Вот и случилось; сколько можно было тешить себя иллюзией, что я персонаж анекдота про Неуловимого Джо?[62]
Слава зашевелился, тряхнул пару раз головой, скидывая липкую пьяную дрёму.
– Не понял… Мужики, вы кто? – с трудом поднялся, пошатываясь. – Вы чего тут делаете?..
– Осядь, старик, – тихо приказал «старший».
– Ты хули раскомандовался? – зарычал Слава и сделал шаг навстречу.
Ассистент, прикрывавший «старшего», вскинул левую руку и коротким тычком в челюсть уронил уже в полете теряющего сознание Славу на пол. Док рефлекторно вскочил, в неуклюжем прыжке сгреб с монтажного стола разводной ключ; зачем-то занес руку, метя в голову «старшего».
Правый «узи» с аккуратно прикрученным глушителем дважды утробно лязгнул одиночными калибра девять миллиметров, в двух местах порвав-перебив дугу аорты. И вот как вышло: там давление теперь, в последнюю секунду жизни, за двести, а потому одной систолой позже от дырок побежали-поползли разрывы, а через три – не было уже никакой аорты. Оторвалась. Но снаружи не увидеть: там-то, на красивой рубашке (жаль, совсем новая), всего лишь две (раз-два; и что? – и всё…) аккуратные, чуть мокрые дырки; а за ними, вглубь, сгустком схватывающееся, пульсирующее, холодеющее алое желе.
В парке Мандельштама полдень полыхал красным небом да зеленым солнцем. Валька сидел на берегу пруда. Вскинул взгляд, губы растянул:
– Ну, вот я и дождался. Здорово, дефективный! Обнимемся?
Док не ответил.
Валька сам подошел, обнял:
– Ты теперь не расстраивайся, бро. Так бывает. Бывает и иначе, но бывает-то у всех. Здравствуй, вечность! Ливерной хочешь?
– Хочу, – улыбнулся единственному другу Док. – Валь…
– А?
– Что я сделал не так?
– Да все ты сделал так – разве что иуду пригрел. Ну, так этого с кем не бывает, Джизус Крайст – суперстар[63]… – Валька взял Дока за руку: – Пошли, теперь нам пора. Помнишь? —
Кто шагает дружно в ряд?Пионерский наш отряд!Сильные, смелые.Ловкие, умелые.Ты шагай, не отставай,Громко песню запевай!Глава 26
Андрей лежал на продавленной кровати в дальней обшарпанной комнатенке. Штукатурка со стен давно поотваливалась, где больше, где меньше. Из-под нее выглядывала старая каменная кладка. На стене с окном над земляным полом можно было разглядеть бесформенную колонию мха. Сюда на север, понял Андрей.
Он не знал, как здесь оказался. Последнее, что запомнил, да и то словно в густом ватном тумане, был раструб от баллона – струя прямо в лицо. А потом темнота. Когда пришел в себя, немного подташнивало и очень хотелось пить. На тумбочке рядом с кроватью стоял большой кувшин с холодной водой и два стакана. Сел на кровати – да, голову подкруживало, но терпимо, – и стал пить прямо из кувшина. Подумалось – а вдруг туда подмешали какую-то гадость? И тут же следом – ну, подмешали, дальше что? Умирать от жажды?
Нет, не били. Не издевались. В углу поставили парашу – биотуалет. Несколько раз в день приносили сигареты, еду и воду, чистые полотенца. По утрам заходил один из «младших» – Андрей его узнал, это был не тот, который стрелял; заносил теплые мокрые банные полотенца – мол, душ предложить не можем. Андрей потребовал вино и кофе – принесли и то и другое. Телефоны и ноутбук, конечно, отобрали. Наручники не надевали. Слух в тревожной тишине до предела обострился. Было ясно, что окно патрулируется снаружи, а дверь – из коридора. Бежать Андрей не пытался – а зачем? Если не убили вместе с Доком, значит, что-то для него готовится. Не было страха. Не было ненависти. Одно лишь отвращение. Такое, на уровне безусловного рефлекса, как у человека при виде какой-нибудь гадости – уховертки или, скажем, ядовитой змеи.
Утром третьего дня, после завтрака, дверь открылась. Вместо привычного охранника вошел «старший» – лет сорока, подтянутый, невысокий, чернявый, с клювовидным носом, с пустыми руками и, очевидно, без оружия. Походка была пружинящей, моторика движений выдавала силу, ловкость и быстроту реакции. Андрей смерил его взглядом с головы до пят – на грифона похож. Ну вот, погоняло и готово.
– Меня зовут… – начал Грифон.
– Мне неважно, как тебя зовут, –
