— Вы трус.
Я только думаю, что не говорю это, но чувствую, как мои губы шевелятся, тихо произнося эти слова.
Люциус смотрит на меня, смех замирает на его губах.
Я думаю, он знает, что я сказала.
Волдеморт больше не смотрит на меня.
Он обращается к Люциусу, который отворачивается от меня к своему хозяину.
— Присматривай за ней, — говорит Волдеморт Люциусу, резко и отрывисто — он отдает приказ слуге. — Я полагаю, ты понимаешь, несмотря на информацию, которую она может дать и которая, несомненно, будет важна, я не желаю впустую тратить время на ее получение.
Они хотят получить от меня информацию. Ради этого меня будут пытать, а потом убьют…
Не дайте им победить
— Я хочу, чтобы все, что она скажет, было записано слово в слово, — продолжает Волдеморт. — Можешь привлечь остальных в помощь в случае необходимости, пока у них нет никаких важных поручений. — На мгновение он делает паузу. — Мне все равно, как ты это сделаешь, просто получи необходимую информацию. Ты меня понимаешь, не так ли, Люциус?
— Конечно, мой Лорд.
Люциус низко кланяется своему хозяину, который, махнув рукой в мою сторону, произносит:
— Забери ее с собой. И убедись, что она заговорит.
Я смотрю на Люциуса, который зло мне улыбается.
— С удовольствием, мой Лорд.
Глава 3. Как важно быть покорной*
‘God harden me against myself,
This coward with pathetic voice
Who craves for ease and rest and joys:
Myself, arch-traitor to myself;
My hollowest friend, my deadliest foe,
My clog whatever road I go.’ — Christina Rossetti, Who Shall Deliver Me?
Боль, сущ. — неприятное, гнетущее, иногда нестерпимое ощущение, возникающее преимущественно при сверхсильных или разрушительных воздействиях на организм человека и животных; Ощущение физического страдания в какой-нибудь части тела. Головная б. Острая б. Боли в животе не унимались. Гнчрв. Испытывать б. || перен. Чувство скорби, страдания. Душевная б. С болью в сердце.
Где он?
Я подтягиваю колени к подбородку, сворачиваясь калачиком.
Я вся дрожу. Зубы стучат от страха.
Я предпочла бы, чтобы он сделал то, что должен был, сразу, а не оставил меня здесь гадать, что будет.
Он не сказал, когда вернется. Он даже не взглянул на меня, пока тащил обратно в камеру. Просто хлопнул дверью, когда я осмелилась спросить, что будет, когда он вернется.
Он ни разу не взглянул на меня.
Казалось, с тех пор прошло много времени. Вполне возможно, что всего лишь пять минут, но я поняла, что время может идти так медленно, когда ты томишься в ожидании и страхе.
Почему он не возвращается?
Радуйся, что его еще нет. Ты знаешь, что ему приказано делать. Ты слышала, что сказал Волдеморт…
Бога ради, да я вовсе не жду его возвращения!
Просто… мне ненавистно сидеть здесь, воображая, что может случиться в следующую минуту. И ждать. Вечно.
Возможно, так было задумано. Дать мне время мучиться мыслями о том, что он может со мной сделать.
Что он собирается делать со мной?
Учитывая то, что меня называют самой способной ведьмой столетия, это довольно глупый вопрос. Конечно же, я знаю, что он будет делать…
Я только не знаю конкретных деталей, и это пугает. Я не знаю, к чему себя готовить.
По крайней мере, меня будет пытать не Волдеморт. Полагаю, я должна быть благодарна хотя бы за это. Если я когда-нибудь снова и увижу это отвратительное лицо, то это случится не раньше, чем через миллионы лет.
Боже, эти глаза! Я никогда их не забуду. Красные, бездушные и бездонные глаза змеи.
Абсолютное зло.
Я провожу руками по голове, отбрасывая назад свои волосы, чтобы отвлечься от картинок, мелькающих в сознании.
По крайней мере, Люциус… я не знаю…
Человек. Плоть и кровь. Настоящий.
Может быть, он не сделает мне больно. Он ведь может просто использовать Веритасерум и покончить с этим. Я не вижу причин, почему бы ему не поступить так… Это был бы безусловно более быстрый и «чистый» способ, не так ли? Глоток зелья, и все будет кончено.
Но я не должна надеяться, что он выберет этот путь. Ведь если он пытает меня, то я могу терпеть боль и не сдаваться. Я лучше пройду через все круги ада, чем скажу все, что им нужно… так?
До этого момента я не знала, что постоянное, напряженное ощущение страха может по-настоящему приносить физическую боль.
Может быть, я смогла бы солгать ему. Может быть, это выход. Я могла бы притвориться, что сдалась, и солгать. Я должна буду быть уверена, что моя ложь никому не навредит, и если я сделаю это, тогда я пройду через пытки, не разрушая ничью жизнь.
Но тогда… когда они получат от меня нужную информацию, они…
Мое сердце ушло в пятки, под гнетом абсолютного ужаса и безнадежности.
Мне только семнадцать. Я не хочу умирать.
Иногда, раньше, я не спала ночью, лежа в кровати и думая о смерти. О том, что там, после… И мне было трудно вздохнуть, когда я неизбежно приходила к выводу о забвении и бесконечности.
Я зарываюсь пальцами в волосы, сильно хватая себя за локоны.
Я не буду думать об этом. Не буду!
Но как я могу не думать?
Нет. Мне нужно сосредоточиться. Я не могу позволить им получить то, что они хотят.
Я поворачиваю голову — что угодно, лишь бы отвлечься! — разглядывая свои джинсы.
Они покрыты грязью.
Боже, как же я хочу принять ванну и переодеться. Я ношу эту одежду уже… как долго я здесь?
Я не знаю, но я слишком долго хожу в этой грязной одежде.
Интересно, я удивлюсь, если они принесут мне другую?
С чего бы им это делать? Они даже не кормят тебя, тогда почему же они должны заботиться о том, во что ты одета?
Мой желудок заурчал. Я не ничего не ела и не пила с тех пор, как поужинала дома за несколько часов до того, как он появился в моей спальне. Если бы я тогда знала, что это был мой последний ужин, я бы оценила его по достоинству. Жареный цыпленок и овощи приобрели бы неземной вкус.
Вообще-то, я больше хочу пить. Горло пересохло так, что почти больно. Стенки гортани слипаются, когда я сглатываю, пытаясь хоть как-то увлажнить их.
Я ложусь на спину и невидящим взглядом смотрю в потолок. В голове столько мыслей, что она сейчас взорвется, клянусь Богом.
Как, черт возьми, я могу выпутаться из этого, не говоря им того, чего они хотят?
Я прекрасно помню лицо Люциуса и его смех, когда Волдеморт пытал меня…
Он садист. Законченный садист.
Он должно быть
