Открываю глаза.
Жива.
С трудом отпихиваю от себя Долохова и выползаю из-под него. Где Люциус? Мне нужно его увидеть…
Да, он тоже жив. Стоит и смотрит на Долохова, бледный, все еще крепко сжимающий в руках палочку.
Я прослеживаю его взгляд.
Долохов лежит, распластанный на полу, его глаза открыты и неподвижно смотрят прямо перед собой.
Он мертв.
Глава 21. Наша тайна
«… я был на пути к спасению, по крайней мере — в глазах общества, пока снова вас не увидел! — Воскликнул он, ласково встряхивая ее за плечо, словно ребенка. — Зачем же вы меня искушали? Я был тверд, как может быть тверд мужчина, пока не увидел снова этих глаз, этого рта… Клянусь, со времени Евы не было такого соблазнительного рта! — Он понизил голос, черные глаза жарко сверкнули. — Вы искусительница, Тэсс, вы чародейка из Вавилона… я не мог устоять, как только увидел вас снова». Томас Харди «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» (пер. — А.Кривцова. М., "Правда", 1983)
Ты с ней рядом, ты с нее не сводишь глаз.
Пусть она молчит сейчас, но она так прекрасна.
И в твоих мечтах уже горит на губах твой нежный поцелуй.
Из м/ф «Русалочка»
Внимание — тревога! Это не учения. Повторяю, это не учения.
Боже мой.
О, Боже!
Вскрикиваю и тут же прижимаю ладонь ко рту в тщетной попытке заглушить истерические рыдания, не отрывая взгляда от мертвого тела, лежащего на полу.
О, Господи, о, господи, божебожебожебоже…
Кто-то хватает меня за плечи и разворачивает, лицо Люциуса мелькает перед взором, а в следующую секунду тяжелая рука со всей силы бьет меня по щеке. Раз. Два. Опять. И еще раз.
— Заткнись, тупая грязнокровка! — Яростно шипит он. — Заткнись и успокойся!
Я не могу успокоиться! Осознание того, что мы только что сделали, лавиной обрушивается на меня.
— Мы убили его! — Смысл собственных слов не сразу доходит до меня, но, как только это происходит, ужас сковывает все внутри, и я едва могу дышать. — Мы убили его! Мы убийцы!
Еще одна пощечина обжигает лицо, Люциус хватает меня за плечо и снова встряхивает. Ярость и ужас — тот же самый, что сейчас бежит по моим венам! — искажают его побледневшее лицо.
— Ты не убивала его! Это я сделал! — Шепчет он. — И он сам напросился. Ему не стоило приходить сюда. Он знал, что это запрещено.
— Но я помогла вам! — Моя речь перемежается всхлипами. Что мы наделали? Убийца убийца убийца. — Я напала на него, и он не мог защищаться…
— Ты предпочла бы, чтобы он добился своего? — С ожесточением в голосе спрашивает Люциус, встряхивая меня после каждого слова. — Ты хотела бы, чтобы я умер вместо него, оставив тебя в полной его власти?
Подавившись воздухом, выдавливаю, качая головой:
— Нет.
Кивнув, он отпускает меня и подходит к распростертому на полу телу. В лице Люциуса ни кровинки — он до смерти напуган. Я никогда не видела его настолько бледным и испуганным.
— Надо действовать быстро, — бормочет он, подходя к двери. — Жди здесь. Я сейчас.
— Что? — В этом тоненьком писке едва можно признать вопрос. — Куда вы?
— Я должен проверить, слышали ли нас мой сын или золовка?
— Стойте! — Почти теряя разум, кричу ему вслед. — Не оставляйте меня одну… с ним!
— Не веди себя как ребенок, — повернувшись ко мне, с презрением бросает он. — Мертвец ничего тебе не сделает, если только его не превратить в инфернала. Нечего бояться. Просто дождись моего возвращения, и постарайся не шуметь.
Люциус выходит за дверь, тихонько прикрывая ее за собой.
Сижу неподвижно, подтянув колени к груди. Но эта поза ничуть не успокаивает меня. Да и не заслуживают убийцы покоя!
Не отрываясь, смотрю на тело и от страха боюсь даже моргнуть. Мы же… мы… о, Боже.
Его глаза все еще открыты.
Широко открытые и остекленевшие они смотрят на меня с осуждением. Обвиняют меня в том, что я убила его. Возможно, это всего лишь игра воображения, но мне кажется, что он почти… ухмыляется. Да, это определенно шалят разыгравшиеся нервы, но — я могла бы поклясться! — он смеется надо мной, наслаждаясь тем, что, умирая, он получил доказательства своей правоты касательно наших с Люциусом отношений.
Я не могу больше. Не могу смотреть в эти глаза.
Но и не смотреть я тоже не могу. Я словно попала в плен этого застывшего взгляда.
Подползаю к телу почти на грани обморока. Протягиваю руку, но не смею коснуться. Наверное, это глупо, ведь это всего лишь мертвое тело, но я не могу… не могу дотронуться до него, только не когда я…
Только не тогда, когда я виновата в его смерти.
Это была самозащита. И вообще, это не ты запустила в него проклятьем.
Но я бросилась ему на спину, отвлекая от схватки с Люциусом.
Так, что, получается, ты предпочла бы, чтобы Люциус оказался на его месте?
Нет!
Хм, не так давно ты говорила, что твое самое заветное желание — видеть, как он умрет.
Но… но я…
Ну уж нет, не собираюсь вести диалоги с самой собой! Я еще в своем уме, надеюсь.
Собираюсь с силами и, дотянувшись, опускаю Долохову веки. Он все еще теплый, хотя я ожидала обратного.
Теперь он больше не смотрит на меня обвиняющее. Отползаю от него как можно дальше.
Но закрытые глаза не меняют того, что я убила его. Люциус и я… мы вместе убили его.
Еще одна вещь, которую я никогда не прощу Люциусу. Он сделал из меня убийцу.
Но… не он заставил меня напасть на Долохова сзади. Я сама приняла это решение.
У меня не было выбора!
Неправда. У тебя он был.
Долгое, мучительное ожидание, пока дверь, наконец, не открывается, и не входит Люциус. Прикрыв дверь, он с неприязнью смотрит на безжизненное тело Долохова.
Я уже не смотрю на труп, сейчас все мое внимание приковано к Люциусу, который неотрывно смотрит на Долохова. Он так спокоен и бесстрастен. Этот человек был его другом и соратником, а он вот так просто убил его.
Что я должна сказать в эту минуту?
Спасибо, что спасли мне жизнь.
Как вы могли убить его?
Разве вы ничуть не сожалеете?
Пожалуйста, скажите, что я не помогала вам. Скажите, что я не убийца.
Обнимите меня, пожалуйста, и скажите, что все будет хорошо.
— Что нам делать? — Вот что, в конце концов, спрашиваю я.
Он окидывает меня холодным, напряженным взглядом.
— Делать? — Бесстрастно переспрашивает он.
Глубоко вздыхаю.
— Да, что нам делать с этим? — Дрожащим голосом тихо спрашиваю его. — Вы собираетесь рассказать Волдеморту, что тут произошло?
Люциус молча смотрит на меня так, будто только сейчас действительно увидел меня — оценивающе, словно решая для себя, стою ли я всего, что он делает.
— Ты на самом деле такая дура, или только прикидываешься? — Произносит он. — Думаешь, я вот так просто
