Судорожно сглатываю, качая головой. Он усмехается и вновь поворачивается к телу Долохова.
— Нет, — тихо шепчет он, в большей степени самому себе, нежели мне. — Нет, сказать Темному Лорду, что я убил Антонина ради мерзкой магглы… это самоубийство.
Мерзкая маггла. Слова жалят меня; ранят прямо в сердце.
— Но, если я солгу Темному Лорду, и правда всплывет, моя жизнь оборвется в мгновение ока, — продолжает бормотать он, все еще глядя на мертвое тело.
Боже. Люциус… Волдеморт убьет его, когда узнает обо всем.
Почему тебя это волнует?
Медленно подхожу к нему, не отрывая взгляда от его лица. Такое бледное и напряженное. Никогда не видела его настолько испуганным.
Так непривычно видеть выражение страха на его лице, тем более в такой степени. Сейчас он более чем когда-либо похож на живого человека.
Наконец, я рядом. Он поднимает на меня взгляд и скалится.
— Итак, какие будут предложения? — Его голос вибрирует на грани насмешки. — Неужели у самой умной ученицы Хогвартса нет никакого плана, как бы нам выпутаться из этого дерьма?
Отступаю назад. Одна из тех вещей, что всегда до смерти пугали меня в нем, это… его хладнокровие, даже когда он пытал меня. Но теперь в его глазах плещется ужас, и Люциус, кажется, на грани помешательства.
Он хватает меня за запястье, одним рывком притягивая к себе, и пристально смотрит на меня сверху вниз, и от этого взгляда меня потряхивает.
Он медленно проводит волшебной палочкой по моей щеке, и я задерживаю дыхание. Сумасшествие в его глазах сходит на нет, но он все еще бледен. И кто знает, на что может толкнуть человека страх перед Волдемортом?
Хочу, чтобы он отпустил меня. Я точно знаю, что он винит меня во всем случившемся. И он в каком-то смысле прав. Из-за меня он оказался втянутым во все это.
— Что мешает мне обвинить тебя в его смерти? — От удивления приоткрываю рот, а он с усмешкой смотрит на меня. — Что может помешать мне сказать темному Лорду, что ты каким-то образом стащила у Долохова палочку и применила магию против него?
Молча, смотрю ему в глаза, он слегка прищуривается, и я понимаю, что он больше не играет со мной. Он на полном серьезе обдумывает такой вариант.
— Это могло бы решить… всё, — шепчет он. — Он все равно не убьет тебя, ты еще представляешь для него ценность, как пленница. И наши жизни были бы в безопасности.
Кончик его палочки скользит вверх-вниз по моей щеке, он прожигает меня своим взглядом, и я тщательно подбираю слова:
— Если вы это сделаете, — дрожащим голосом говорю ему, — не надейтесь, что я не потащу вас за собой. Я расскажу ему, что это вы убили Долохова, но также я расскажу ему, почему вы это сделали…
Он бьет меня по лицу. Хочу дотронуться до горящей щеки, но он перехватывает мою руку.
— За тобой должок, — шепчет он. — Я спас тебя сегодня. А мог бы просто уйти и позволить Долохову делать все, что ему хочется.
Голова вот-вот взорвется от противоречивых мыслей, но я храню молчание, не решаясь высказать их.
— К тому же, — он вновь проводит палочкой по моей щеке, — я могу воспользоваться заклинанием изменения памяти. Одно простенькое заклинание, и ты твердо уверуешь в то, что сама убила его, — он смеется, глядя в мои расширившиеся глаза. — О, да, поверь мне, за свою жизнь я неплохо научился заметать следы. Нужно всего лишь убедиться, что все концы в воду, чтобы не дай Бог кто-нибудь случайно не потянул за ниточку и не распутал этот клубочек.
— Вы не посмеете, — шепчу я.
— Еще как посмею, — вкрадчиво отвечает он.
Я не могу сдержать возмущение, злость и… разочарование в нем, поэтому, мелко дрожа от ярости, выдаю:
— Что ж, тогда вперед, трус, — каждое слово сочится ядом. — Заставьте меня поверить, что я убила его. Но сначала ответьте мне на один вопрос, почему вы пытали меня забавы ради, но вам настолько противна мысль о том, что Долохов может прикоснуться ко мне, что вы предпочли убить его прежде, чем он зашел слишком далеко?
Улыбка исчезает с его лица, а губы сжимаются в тонкую линию.
— Ты знаешь, почему, — очень тихо произносит он. — Чистокровный…
— Маг не должен прикасаться к грязнокровке? — С сомнением ухмыляюсь. — Вы все еще в это верите? Да, Долохов был самой последней сволочью, но он, по крайней мере, был честен. А вот вы, Люциус… даже не можете быть честным с самим собой.
Его пальцы сжимают мое горло, перекрывая кислород. Судорожно пытаюсь вздохнуть, глядя в его побледневшее от ярости лицо.
— Не смей думать, что знаешь обо мне всё, — со злостью шепчет он.
В голове зашумело — он слишком сильно сжимает шею.
Я знаю вас лучше кого-либо, и вам это известно. Также как и вы знаете меня лучше всех…
Он усмехается и отпускает меня. Слегка наклоняюсь, массируя шею. Какое-то время он смотрит на меня, а потом вновь поворачивается к телу Долохова.
— Ну, — тихо начинает он, — вижу, тебе не по вкусу идея свалить всю вину на тебя. И что ты можешь предложить?
Он смотрит на меня, и тут до меня доходит, что он спрашивает меня. Он действительно спрашивает у меня, что нам делать.
В таком случае, он, должно быть, и вправду в полном отчаянии.
— Я не знаю, — качаю головой.
Люциус горько улыбается.
— Я так и думал, — и снова его взгляд обращается к мертвому телу на полу. И вдруг я замечаю что-то в его лице, что-то совсем не похожее ни на холодную ярость, ни на страх.
Прослеживаю его взгляд. Глаза Долохова закрыты, но он выглядит таким живым. Его лицо все еще полно красок, и он злорадствует, посмеивается, обвиняет нас, даже будучи уже мертвым…
Господи Иисусе. Боже, помоги мне.
Не отдавая себе отчета в своих действиях, я беру Люциуса за руку. Его длинные пальцы переплетаются с моими, и этот жест слегка успокаивает меня, как если бы это смогло защитить меня от ужасной опасности, нависшей над нами.
Какое-то время мы напряженно смотрим на тело, и я ощущаю, как нас обволакивает тьма, приходит осознание чудовищности нашего преступления.
Я убийца.
Если Ад существует, то я окажусь именно там.
Но я ведь уже в Аду.
Сейчас.
Почему бы мне не позволить Волдеморту верить, что это я сделала? Каким бы ни было наказание, вряд ли оно будет хуже того, через что я уже прошла.
На что я готова пойти ради Люциуса?
Да ладно, Гермиона. Ты не обязана делать это. Должен быть другой выход.
Проходит еще несколько мучительных мгновений, и мой мозг начинает лихорадочно работать.
— Спрячьте тело, — шепотом произношу я.
— Что? — Он поворачивается ко мне.
Смотрю прямо ему в глаза.
— Спрячьте тело, — повторяю так же шепотом. — Нужно как-то избавиться от
