Его губы касаются моих. Мимолетное движение, но оно лишает меня почвы под ногами. Острое, как бритва, наслаждение, бьет по измученным нервам, я будто падаю с отвесной скалы, желудок скручивает, мысли вихрем проносятся в голове, и ни одной четкой…
Он резко отстраняется.
Открываю глаза, встречаясь с его затуманенным взглядом.
— Этому не бывать, — шепчет он, молниеносно отталкивая меня. Я оступаюсь и падаю на пол, больно ударяясь бедром и ладонями. Поднимаю на него глаза, он смотрит на меня, и черты его лица внезапно искажаются бешенством и неприязнью.
— Никогда, — в голосе только злая решимость.
Он разворачивается, задевая меня полой мантии, и подходит к двери, оборачиваясь на пороге и с бесстрастным выражением лица одаривая меня прощальным взглядом. Секунду спустя я слышу щелчок запираемой двери. Я снова одна.
Глава 22. Верь мне
«Да, меня страшит вовсе не сама опасность, а то, что она за собою влечет: чувство ужаса».
Эдгар Алан По, «Падение дома Ашеров»
"Я готова сгореть за тебя
Чувствовать боль ради тебя
Я возьму нож и всажу его в свое
страдающее сердце
И разорву его на части
Я солгу ради тебя
Буду воровать ради тебя
Буду ползать на четвереньках,
пока ты не увидишь
Что ты такой же, как и я"
Garbage, #1 Crush
Макбет: (глядя на свои руки) Печальный вид.
Леди Макбет: Сказать: печальный вид — нелепо.
Макбет: Там один расхохотался
Во сне, другой вскричал: "Убийцы!" Оба
Они проснулись. Я стоял и слушал.
Они прочли молитву и опять
Забылись сном.
Леди Макбет: Там их ночует двое.
Макбет: Один вскричал: "Помилуй Бог!", другой
Вскричал: "Аминь", как будто видел эти
Палаческие руки. Я не мог сказать: "Аминь",
когда они сказали: "Помилуй Бог!"
Леди Макбет: Не вдумывайся в это.
Макбет: Что помешало мне сказать: "Аминь"?
Я жаждал помолиться, но "аминь"
Застряло в горле.
Леди Макбет: Так об этом думать
Нельзя; иначе — мы сойдем с ума.
Уильям Шекспир, «Макбет» (пер. — М. Лозинского)
Мышцы словно одревенели, но я все равно поднимаюсь с пола, глядя на закрытую дверь и жалея, что не могу видеть сквозь стены. Мне так хочется видеть его сейчас!
Тишину нарушает приглушенный звук, — удар в стену, — а потом я слышу только удаляющиеся шаги.
Теперь я наедине с тишиной.
Ошеломленно глядя в пустоту, касаюсь губ.
Покрасневшие и разбухшие, хотя он лишь на короткое мгновение коснулся их.
Все плывет перед глазами, я словно в тумане. Ничто не имеет смысла.
Двигаюсь на автомате, медленно подхожу к кровати и забираюсь на нее. Сон еще долго не спешит принимать меня в свои объятия, но, в конце концов, тревожные мысли и напряжение покидают меня, оставляя на милость спасительной темноты.
Мечтаю о небытии. О тьме и столь притягательной пустоте.
* * *Но ничто не длится вечно.
Я просыпаюсь, стряхивая с себя покров сна и оказываясь в холодной реальности.
Открываю глаза, и момент блаженного неведенья тут же испаряется, в памяти оживают воспоминания. Я хочу все забыть. Убийство Долохова, прикосновения Люциуса и этот мимолетный поцелуй.
— Просыпайся. Нам нужно поговорить.
Он. Его голос… ледяной тон, отрывистая речь. Я бы даже сказала, деловой настрой.
Сажусь в кровати. Он стоит у стены напротив меня, скрестив руки на груди, лицо — бесстрастная маска. Да, ничего личного.
Встаю с кровати, но, запутавшись в покрывале, падаю, больно ударяясь коленями. Он раздраженно произносит:
— Вижу, ты до сих пор не растеряла своей неуклюжести, — беспощадный голос с протяжными интонациями. — Некоторые вещи не меняются. Поднимайся.
Как он может… как ему удается оставаться таким хладнокровным после того, что случилось прошлой ночью? Как он может обращаться со мной, словно с момента моего похищения ничего не изменилось? Когда все настолько запуталось, что уже потеряло всякий смысл. Зачем он так?
Поднимаюсь на ноги. Он смотрит на меня так бесстрастно и спокойно, будто я его коллега из Министерства, а не пленница.
— Я пришел просветить тебя относительно нашего… положения, — он выделяет последнее слово, но лицо по-прежнему ничего не выражает. — Я говорил с Темным Лордом, и сообщил ему про… побег Антонина. Неприятно признавать, но я должен поблагодарить тебя.
— За что? — Ничего не понимаю.
— Изменить Беллатрикс память было твоей идеей, и это сработало. Если бы ее там не было, и она не подтвердила бы мои слова, то мне пришлось бы туго. Но на мое счастье Антонин в последнее время действительно вел себя несколько вызывающе, ему не нравилось, что Белла и я имеем больше привилегий, и он выражал недовольство Темному Лорду как раз перед своей смертью.
Смертью. Вот так просто. Смерть. Не убийство. Смерть.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
Неужели, ему все равно?
Он — Пожиратель Смерти. Он — зло, и не достоин называться человеком. Конечно, ему все равно.
— У него нет оснований подозревать тебя, — продолжает Люциус. — И я надеюсь, ему не придет в голову спрашивать тебя об этом. Мы в безопасности, грязнокровка. Ты в безопасности.
И что?
Разве я в безопасности? Как-то не заметила. Вся ситуация напоминает мне игру Дженга, в которую мы с папой часто играли раньше, — одно неловкое движение, и вся конструкция вмиг рушится.
— Вы так думаете? Рада за вас! — Почему-то мне очень хочется вложить в слова всю свою ярость, но перед тем, как продолжить, я глубоко вздыхаю, чтобы успокоиться. — Простите мой цинизм, но лично я не уверена, что он не собирается копать дальше.
Люциус слегка приподнимает бровь.
— Что ж, можно подстраховаться и стереть тебе память, хочешь? Я с удовольствием сделаю это.
Вновь глубоко вздыхаю, и на секунду меня посещает крамольная мысль, что это не такая уж и плохая идея.
Но тогда… я не буду помнить того, что случилось после. Он этого добивается?
— Нет, — выдыхаю я.
Он горько усмехается.
— Я так и знал, поэтому и не стал сразу стирать тебе память. Это вопрос доверия, согласна?
Доверие.
Я не могу верить ему. Иногда.
В большинстве случаев.
Нет, все же никогда.
— Он не сможет увидеть воспоминание с помощью легиллименции, — спокойно говорит он. — А если он спросит, то все будет в порядке ровно до тех пор, пока ты держишь рот на замке. Поверь мне на слово, я мастерски отточил искусство извлекать опасные воспоминания.
Он резко замолкает, и я догадываюсь, почему. Его навыки в этом были бы
